Я разговаривала с Элис в самолете, пока мы летели из Габороне в Лондон. По крайней мере, пыталась, но было очевидно, что дела крайне плохи. После внезапной вспышки она разрыдалась и стала уверять, что одна виновата во всем. Сквозь всхлипы она твердила: Сэма забрали, чтобы его спасти. Ее объяснения звучали невразумительно. Она обезумела от горя. Я обнимала ее, уверяя, что мы ее любим и что она ни в чем не виновата. Мало-помалу она умолкла, а потом заснула. Я поняла, что у нас серьезные проблемы, но даже представить себе не могла, что это психоз.
Меган, как мы и планировали, встретила нас, провела сквозь кишащий журналистами зал Хитроу, а потом помогла пробраться сквозь толпу репортеров, осаждающую наш дом. Едва переступив порог, я позвонила в неотложную психиатрическую помощь. Я думала, что Элис с Меган, а Меган — что она со мной. Потом прибежала Зоуи и сказала, что не может войти в ванную. Меган вскрыла замок отверткой. Элис лежала на полу. Она взяла из аптечки парацетамол и наглоталась его, добавив пригоршню диазепама из моей тумбочки.
Адам прилетел в Англию следующим рейсом. К тому времени Элис промыли желудок и оставили в педиатрическом отделении, чтобы понаблюдать за восстановлением функций печени. Следующие несколько дней мы не отходили от нее, держали ее за руку, лежали рядом на больничной койке, пока она спала. Я не сводила с Элис глаз, утопая в ужасе и любви. Мы не спали два дня. Мы могли потерять ее так же легко, как Сэма. Нужно не так уж много парацетамола, чтобы ребенок отравился. Элис оправлялась от передозировки медленно, и пока проявлялся ее психоз, мы понимали, что не можем верить ни единому ее слову. Психиатры попросили нас повременить.
Щенок тяжелеет, расслабляясь во сне. Я поднимаю его и прижимаю к груди, он шевелится и сонно тычется носом мне под подбородок.