Учитель

– Она нудная и глупая, – возразил гость, – так что я немного потеряю. – Но чары молчания уже развеялись, и он продолжал: – Я думал, вы живете у Пеле. Сегодня днем я побывал там, опасался, что умру с голоду, ожидая вас в гостиной пансиона, но мне сразу сообщили, что вас нет и что вы переехали сегодня утром, правда, оставили адрес, который я спросил. Не думал, что вы способны поступить так практично и разумно. Но зачем вы переселились сюда?

– Месье Пеле только что женился на даме, которую вы с мистером Брауном записали в мои невесты.

– Вот как? – Хансден хохотнул. – Так вы лишились и жены, и места?

– Именно.

Я увидел, как он украдкой обвел быстрым взглядом мою комнату, заметил, как она мала и скудно обставлена, мгновенно сообразил, что к чему, и заключил, что в таком преступлении, как процветание, я невиновен. Это открытие произвело на моего неординарно мыслящего гостя любопытный эффект; уверен, если бы он застал меня в красивой гостиной, развалившимся на мягком диване рядом с миловидной богатой женой, он возненавидел бы меня, ограничился кратким визитом, держался бы холодно и высокомерно и больше не приблизился бы ко мне, пока меня нес бы на волнах поток удачи; но в окружении дешевой мебели и голых стен моей неприветливой комнаты его несгибаемая гордыня смягчилась, и я заметил это по его голосу и взгляду, когда он вновь заговорил:

– Вы уже нашли другое место?

– Нет.

– Значит, пока выбираете?

– Нет.

– Плохо. К Брауну обращались?

– Само собой, нет.

– И напрасно: как правило, он в состоянии что-нибудь подсказать.

– Однажды он уже помог мне, я не имею никакого права обременять его и не в настроении вновь его тревожить.

– Ну, если вы настолько совестливы и смертельно боитесь показаться назойливым, поручите это дело мне. Сегодня я встречаюсь с ним и могу передать вашу просьбу.

– Прошу вас, не надо, мистер Хансден; перед вами я и так в долгу, вы оказали мне немалую услугу еще в N., помогли выбраться из логова, где я погибал. За эту услугу я не расплатился до сих пор и предложение следующей отклоняю просто потому, что не хочу увеличивать сумму счета.

– Если так, я доволен. Я так и думал, что беспримерное великодушие, с которым я вытащил вас из чертовой конторы, когда-нибудь получит признание. «Отпускай хлеб твой по водам, потому что по прошествии многих дней опять найдешь его»[108], – гласит Священное Писание. Это верно, юноша, цените меня – я уникум, таких, как я, в толпе не найдешь. Но шутки в сторону: если говорить серьезно, вы могли бы воспользоваться случаем, более того, вы поступите глупо, если оттолкнете протянутую вам руку помощи.

– Мистер Хансден, с этим вопросом покончено, поговорим о чем-нибудь другом. Что нового в N.?

– Нет, не покончено, а про N. речь пойдет позднее. Так эта мисс Зенобия…

– Зораида, – поправил я.

– Ладно, Зораида вправду вышла за Пеле?

– Я же сказал. А если не верите, спросите у кюре собора Святого Иакова.

– И ваше сердце разбито?

– По крайней мере я об этом ничего не знаю: вроде бы стучит, как прежде.

– Значит, вы не настолько ранимы, как я полагал; видно, вы ожесточились и зачерствели, если сносите такую оплеуху не пошатнувшись.

– Не пошатнувшись? Мне-то какое дело до того, что бельгийская директриса вышла замуж за директора-француза? Несомненно, потомки представителей двух народов получатся странными, но это забота их родителей, а не моя.

– Между прочим, Пеле тот еще проказник, даже обручение его не образумило!

– Кто вам сказал?

– Браун.

– Браун – старый сплетник.

– Так и есть, но если его сплетни безосновательны, если вы не питали никаких чувств к мисс Зораиде, почему же тогда, о юный педагог, вы покинули прежнее место работы, как только упомянутая девица сделалась мадам Пеле?

– Потому что… – я вдруг почувствовал, что краснею, – потому что… Словом, мистер Хансден, отвечать на дальнейшие вопросы я отказываюсь. – И я решительно сунул руки поглубже в карманы.

Хансден восторжествовал, в его глазах замерцали искры победного смеха.

– И какого черта вы смеетесь, мистер Хансден?

– Уморительно видеть вашу образцовую сдержанность. Ладно, юноша, не стану надоедать вам расспросами, мне и так все ясно: Зораида бросила вас, предпочла богатого, как сделала бы на ее месте любая благоразумная женщина.

Я не ответил, предоставив ему право считать так, как он хочет, и не желая вдаваться в объяснения, а тем более придумывать их; но обмануть Хансдена было непросто; мое молчание, вместо того чтобы убедить его в собственной правоте, внушило сомнения в ней, и он продолжал: