Учитель

– Правильно? Как бы не так! Вы ошибаетесь, считая себя правым. Будьте добры, пропустите меня к огню, мистер Хансден: мне надо кое-что подогреть.

Последовала пауза: Френсис ставила кастрюлю на огонь, потом помешивала ее содержимое.

– «Правильно»! Можно подумать, правильно топтать отрадные чувства, которые Бог даровал человеку! Особенно такое, как патриотизм, способный рассеять человеческую эгоистичность.

Она разворошила угли и переставила кастрюлю поближе к ним.

– Вы родились в Швейцарии?

– Разумеется, ведь я называю ее родиной.

– Откуда же у вас английские черты лица и фигура?

– Я наполовину англичанка, в моих жилах есть английская кровь; следовательно, я имею право на двойную силу патриотизма, ведь мне небезразличны сразу две достойных, свободных и удачливых страны.

– Ваша мать родом из Англии?

– Да, да; а ваша, полагаю, с Луны или из Утопии, поскольку ни одна страна Европы не возбуждает в вас живого интереса?

– Напротив, я патриот-космополит, если вы понимаете, о чем я: моя родина – весь мир.

– Симпатии, которые простираются так широко, наверняка неглубоки, а теперь будьте любезны пройти к столу. Месье, – обратилась она ко мне (в это время я делал вид, что поглощен чтением при лунном свете), – ужин готов.

Последние слова она произнесла совсем не тем тоном, каким до сих пор перебрасывалась репликами с мистером Хансденом, – со мной она говорила серьезно, негромко и не так отрывисто.

– Френсис, так вы готовили на всех? Но мы не собирались оставаться к ужину.

– Но ведь остались, месье, а ужин уже готов, так что ваша задача – съесть его.

Ужин, конечно, был иностранным; он состоял из двух небольших, но вкусных мясных блюд, умело приготовленных и поданных не без изящества; салат и французский сыр дополняли его. Занятые едой, враждующие стороны были вынуждены объявить краткое перемирие, которое завершилось, едва с ужином было покончено. Предметом очередного спора явился дух религиозной нетерпимости, который, по утверждению мистера Хансдена, весьма силен в Швейцарии, несмотря на показную любовь ее народа к свободе. Тут Френсис пришлось гораздо тяжелее, и не только потому, что она была несведуща в искусстве спора, но и по той причине, что ее мнение по этому вопросу полностью совпадало с мнением мистера Хансдена, и она противоречила ему из упрямства. Наконец она сдалась, признавшись, что согласна с ним, но обратила его внимание на то, что побежденной себя не признает.

– Французы после Ватерлоо тоже не признавали, – напомнил Хансден.

– Для такого сравнения нет причин, – возразила Френсис, – я сражалась понарошку.

– Понарошку, взаправду – как вам угодно.

– Нет, хотя красноречия и логики мне недостает, в тех случаях, когда мое мнение на самом деле отличалось бы от вашего, я придерживалась бы своего, даже если бы не нашла ни единого слова в его защиту; вам противостояла бы безмолвная решимость. Вы вот заговорили о Ватерлоо; по убеждению Наполеона, ваш Веллингтон должен был проиграть это сражение, но вопреки всем военным законам Веллингтон продолжал упорствовать и завоевал победу, пренебрегая принятой военной тактикой. И я поступила бы, как он.

– Готов это признать: в вас, вероятно, сидит упрямство того же сорта.

– Я сожалела бы, не будь его у меня; Веллингтон и Телль – братья, и я презирала бы любого гражданина Швейцарии, как мужчину, так и женщину, в которых нет ни толики стойкости нашего героического Вильгельма.

– Если Телль был похож на Веллингтона, значит, он был осел.

– «Осел» значит «baudet»[128]? – уточнила Френсис, повернувшись ко мне.

– Нет-нет, – отозвался я, – это значит «esprit-fort»[129], а теперь, – продолжал я, заметив, что между этими двумя вновь назревает спор, – нам пора.

Хансден поднялся.

– До свидания, – сказал он Френсис, – завтра я отправляюсь в прославленную Англию и раньше, чем через год, в Брюсселе не появлюсь; но по приезде в любом случае разыщу вас и, будьте уверены, найду способ разозлить вас, как дракона. Если сегодня вечером вы еще держались, то при следующей встрече наверняка бросите мне вызов. За это время вам, бедняжке, суждено стать миссис Уильям Кримсуорт! Но вы не лишены искры – лелейте ее и не забудьте поделиться с учителем.

– А вы женаты, мистер Хансден? – вдруг спросила Френсис.

– Нет. Я думал, вы угадали по моему виду, что я приверженец целибата.

– Когда все-таки надумаете жениться, не берите в жены швейцарку: услышав, как вы браните Гельвецию, проклинаете ее кантоны, а главное, единым духом произносите и слово «осел», и имя Телля (потому что «осел» – это все-таки baudet, хотя месье счел нужным перевести это слово как esprit-fort), ваша дева гор может когда-нибудь ночью задушить своего Breton-bretonnant[130], как шекспировский Отелло – Дездемону.