Учитель

– Извиняйте, ваш бродь, думал вы из другой веры, из басурманской, а еще хуже из иудейской.

– Чем же тебе Иудеи не угодили?

– Дак, они же Христа нашего распяли.

– Ну, Христа, если точно сказать, распяли римляне. А Иисус сам иудейской национальности. И молитесь вы иудею и если вы к иудеям плохо относитесь, то и к Христу вы относитесь так же.

– Да быть такого не может.

– А ты завтра, у батюшки полкового спроси. Это же любой человек знает.

– Надо же, - удрученно помотал головой Иван Петрович и затих.

Я сидел и думал о том, что, может быть, я на лестнице упал и сейчас лежу внизу и мне все это кажется. Я похлопал себя по карману пиджака, достал папиросы и предложил им закурить. И они закурили, глядя на меня. Похвалили табачок, скурив его в три затяжки.

– Хороший табачок, аглицкий, - сказал Иван Петрович, - нашему господину есаулу из Лондона ихнего присылали. Небось, дорогой табачок-то. Мы в основном трубки курим. А те, которые по старой вере живут, так те вообще табак не потребляют.

Разговор никак не складывался. Я не знал, что им сказать и казаки не знали, о чем меня спросить. Выручила природная сметка русского человека:

– А не откушаете ли с нами, Ваше благородие, чем бог послал? - спросил Иван Петрович.

– А не объем ли я вас, братцы? - задал я в свою очередь вопрос.

Взятое от Льва Толстого обращение к солдату «братец», кажется, срабатывало, расставляя по своим местам сословия в том месте, где я оказался. Как тепло звучит слово «братец» и как оно сильно отличается от уголовного «братан» и от церковного «брат».

Я подсел к столу. Мне подвинули глиняную чашку с борщом, подали деревянную ложку без какой-либо хохломской росписи и отдельно положили половинку куска хлеба, отрезанного от большого черного каравая, лежащего на краю стола. Сами казаки перекрестились на образ в красном углу, налили борщ в большую миску и степенно по очереди стали хлебать его, поднося кусочек хлеба к ложке, чтобы не капнуть на стол.

Попробовал борщ и я. Вкус у борща был отменный, наваристый.

– А что, Ваш бродь, слышно о замирении в Крыму? Кампания вроде бы закончилась, а раненые и увечные с тех краев продолжают приезжать. Никак война до сих пор продолжается? Вот и англичане с басурманами снюхались против России войну вести. Не так давно Наполеона отбили, и опять на Россию нападают. И кыргызы тоже на нас косо смотрят, - начал разговор Иван Петрович, как командир, который ближе находится к высокому начальству, и поэтому был более осведомленным во всех делах.

Его слова меня озадачили еще больше. Получается, что на дворе 1855 год. Почти восемьдесят лет назад. Да этого быть не может. Я выглянул в узенькое окно-бойницу и не увидел ничего, что привык видеть каждый день. Всюду темно и низенькие дома вокруг. Откуда-то издалека доносился лай собак.

– Пойду я, Иван Петрович, покурю на улице, - сказал я.

– А идите, Ваш бродь. Сейчас хорошо очень улице, - ласково сказал казак, - там шагах в десяти есть будочка такая маленькая с дверцей, так Вы там поосторожней, не ушибетесь.

Я вышел на улицу из маленькой дверки, впустившей меня полчаса назад. Под ногами был красный кирпич, которым была вымощена дорога в воротах. Осторожно выглянув из ворот, увидел то, что видел каждый день.

Я быстро бросился к дверце, из которой только что вышел, но она была заперта и большой висячий замок красноречиво говорил о том, что никого здесь не было. Я начал дергать замок пытаясь открыть дверь, но тяжелый замок только звякал о пробой и холодил согретые в тепле пальцы. Неловко подсунув палец, я прищемил его дужкой замка и проснулся.

Глава 16

Первое, что я почувствовал, открыв глаза, была боль в пальце. На указательном пальце была красная полоска, которая появляется там, где кожа чем-то прищемлена и пораненные кровеносные сосуды темно-красным цветом выражают свой протест. В комнате и во сне я нигде не мог прищемить палец. Разве только во сне. Но разве во сне можно сделать что-то реальное. И тут же себе ответил - нельзя.

Встав и походив по комнате, я пошел к хозяйке и попросил чая. За окном вечерело. Идти к крепостным воротам не имело никакого смысла. Дойдешь, а там уже и темно будет. Кто-нибудь заподозрит в этом злоумыслие, доложит в милицию, а потом мне нужно будет давать объяснение, чего же это я делал ночью в самих воротах.

Хозяйка принесла горячий и хорошо заваренный чай. Квартирант я был выгодный, платил исправно да и положение служебное имел хоть и небольшое, но почетное и все учителя и директора местных школ достаточно уважительно отзывались обо мне.

– А что, Наталья Николаевна, - спросил я хозяйку, - дверь та, что в крепостных воротах, открывалась ли когда-нибудь?

– А как же. Кум мой, Петр Власьевич, собирает черепки всякие, чайники мятые старинные, берестяные туеса разные, прялки и все туда сносит. Хочет музей старины организовать. Чудной человек. Дак, вот у него ключ от этого замка-то и есть. Там за дверью лестница есть, которая наверх ведет, а наверху комнатка с маленькими оконцами-бойницами, где крепостная стража размещалась.