Учитель биологии

Войдя в дом, люди принялись собирать разбросанные по полу вещи, складывать книги, какие-то научные журналы, которых у учителя было огромное количество, вынесли во двор мешок картошки, полмешка риса, мешок муки и несколько пачек сахара рафинада и, заколотив гвоздями двери и окна, вновь собрались у калитки. Передав соседке – худощавой женщине лет шестидесяти – весь этот небогатый запас и напутствовав ее в том, чтобы та добросовестно присматривала за домом и оставшейся живностью, люди разошлись по домам. Шел домой и директор школы, понурив голову и пытаясь сообразить, чем же вызвана эта цепь последовательных событий, перемоловших судьбы людей, он снова и снова клял себя за малодушие, за то, что, поверив приехавшим милиционерам, вверил им ни в чем не повинного учителя биологии. Вспоминал он, как вызвал Мазгара прямо с урока и как потом бежал за машиной, увозившей его лучшего учителя. Вспоминал, как тот после одиннадцатого класса пришел к нему и сказал, что собирается стать учителем, а потом на протяжении нескольких лет приезжал на прохождение практики в его школу. Уже подходя к своему дому, он заметил серебристую автомашину с затонированными наглухо стеклами, стоявшую возле ворот его дома. «Интересно, кого это принесло», – подумал директор. Заметив его, из машины вышел человек и окликнул по имени-отчеству. Директор остановился, незнакомец с улыбкой подходил к нему, словно они были знакомы не один десяток лет, и, подойдя ближе, достал из нагрудного кармана красную книжечку, развернул ее чтобы директор увидел фотографию, имя и должность, и предложил: «Давайте пройдемся».

– Ну давайте, – нехотя согласился директор.

– Ну, как настроения в селе?

– Так себе, – ответил директор, – что за у вас странная привычка, сначала накуролесить, а потом выяснять, кто и как к этому отнесся?

– Ну, во-первых, это не мы, а милиция, и в общем, конечно, признаем, что есть определенные перегибы, но мы с ними боремся.

– Вы называете перегибом ударить старую женщину прикладом по голове, после чего через сутки она умирает?

– Да. Я слышал об этом, прокуратура разбирается и наверное разберется, и виновные понесут наказание.

– А когда отпустят моего учителя биологии?

– Вот об этом я и хотел поговорить, нам сказали, что его уже отпустили, но он где-то скрывается, видимо боится возвращаться в село.

– Вы хотите, чтобы я поверил в эту байку?

– Нет, я бы хотел, чтобы вы не поднимали шум, не подключали депутатов разных уровней, и это просьба нашего руководства, а мы сделаем все, чтобы найти вашего учителя биологии.

– Посмотрим.

– В смысле?

– В том смысле, что жители села должны увидеть, что убийца пожилой женщины наказан, что огульно обвиненный во всех смертных грехах ее внук должен вернуться домой целым и невредимым. Чего непонятного?

– Суровый вы человек!

– Какой есть, мне шестьдесят восемь лет, и все те, которые моложе сорока четырех, так или иначе учились у меня, и кое-кто из них стали известными в республике людьми. Поэтому замолчать эту историю вам не удастся.

– Хорошо, я передам руководству содержание нашего разговора и еще раз заверяю вас, что мы предпримем все меры.

– Всего хорошего.

– И вам того же.

Машина отъехала от дома, обдав директора сизым дымом сгоревшего масла и бензина, и скрылась за углом. Директор проводил ее взглядом и, когда шум мотора окончательно растворился в загустевшем от жары предвечернем воздухе, он, тяжело вздохнув, стал подниматься по лестнице. Только теперь он понял, насколько он устал за день, и хотелось прилечь ненадолго и отдохнуть, да и возраст давал о себе знать. Открыв дверь на веранду, он неожиданно для себя наткнулся на жену, с тревогой в глазах ожидавшую его прямо на пороге.

– Кто это был? – спросила она.

– Да, – с досадой ответил он, – правоохранители, мать их.

– И чего хотели?

– Чтобы я не поднимал шума насчет старушки и ее внука.

– И что ты ответил?

– Сказал, посмотрим.

– Ну ты же не будешь поднимать скандал из-за этого случая? Пусть их родственники побеспокоятся.

– У них нет родственников, по крайней мере, мне они неизвестны. И вообще, подумай сама: сегодня одни, завтра другие, а послезавтра третьи, и если не остановить эту машину убийств, она будет требовать все больше и больше новых жертв.

– И ты думаешь, что сможешь что-то сделать?

– По крайней мере, постараюсь, мне всегда казалось, что справедливость можно восстановить, если не останавливаться на полпути, не слушать разговоров вроде «Зачем тебе это надо, почему именно ты, а не кто-то другой, или тебе что больше всех надо?». Разве не этому я учил все сорок четыре года своих учеников? Ладно, неси что-нибудь холодненькое, я тут посплю немного. А завтра я поеду в райцентр и, если надо, в столицу.