Учитель биологии

Супруга, ворча себе под нос о том, что другие люди с годами умнеют, а этот старый хрыч вечно ввязывается в дела, которые его не касаются, пошла на кухню, и там, громко гремя посудой, ворчала о том, что надо думать о детях, внуках, а не о посторонних людях, и что это добром не кончится. Вскоре она принесла графин с холодным компотом из вишни, но супруг уже спал крепким сном, и ей стало жалко будить его. Поставив поднос с графином на стол и накрыв мужа тонким шерстяным одеялом, ушла заниматься делами по дому.

* * *

– Итак, – сказал майор, оглядев своих сотрудников и врача, – что мы имеем? Мы можем получить небольшой тайм-аут. Я тут пересмотрел запись допроса по Шамхалову Али, думаю, то, что мы из него выколотили, весьма обрадует руководство, и я смогу отвлечь их от вопросов по поводу этого подпольщика. Те материалы, что завтра я представлю по Шамхалову, начальству однозначно понравятся, объясню, что повозиться с ним пришлось, а на Магомедова, скажу, времени не хватило. Жалко, конечно, что Али этот быстро сдох, но рассказать успел многое. Может быть, даже нас поощрят за него.

– Это какой Али, – поинтересовался доктор, – тот молодой, что ли, который с учителем в одной камере сидел?

– Да, он. Поначалу упирался, требовал адвоката, прокурора, но потом я его сломал. Доклад по его показаниям на шесть листов получился. Много интересного по адресам, составам группы, численности, материальной поддержке, схронам и еще всякой хренотени. По Магомедову, значит, мы здесь договорились, что он жив, а Абубакаров умер. Ты, – сказал майор, обращаясь к доктору, – готовь бумаги, что учитель умер, причину сам придумаешь, и мне на стол, и на Шамхалова этого не забудь заключение. Зарубите у себя на носу – Магомедов, значит, в лечебке, и, если кто заявится из начальства, ну случайно, ты ставишь укол учителю, чтобы тот даже блеять не мог. Понятно?

– Да, понял, а если захотят забрать, если Магомедов этот такая важная птица?

– Тогда ставишь ему инсулин, чтобы на полчаса-час его хватило, а как за ворота выедут, он уже не наша забота, пусть сами с трупом возятся, мы же будем говорить, что если бы оставили у нас, то все было бы в норме. Вы, значит, – обратился майор к охранникам, – чтобы пока меня и доктора здесь не будет, чтобы никаких происшествий, особое внимание санитарная камера и четыре камеры в подвальном этаже. Понятно?

– Так точно, – ответили охранники.

– Но у меня вопрос, – сказал старший охранник, – как быть с тем задержанным в больничной палате, он уже третьи сутки в этом целлофановом мешке, замотанном скотчем, там есть только вырез для дыхания и все. С ним-то как быть, он со вчерашнего дня перестал просить, чтобы с него сняли мешок, и вообще молчит.

– Ну, он дышит?

– Да, дышит.

– Ну и пусть дышит, доктор, сколько можно его так держать?

– Думаю, еще сутки, затем начнется обезвоживание до критического, пролежни всякие, общее истощение от голода, да и с катушек может слететь.

– Ладно, займусь им завтра после обеда, если все будет хорошо.

– Вопросы есть?

– Нет.

– Ну, тогда до завтра.

* * *