Учитель для канарейки

— Стал ждать, когда он выйдет, вот что! — с вызовом ответил он, глядя на меня мутным взглядом и словно бы только и поджидая, что я вздумаю придираться. — Я собирался встретить моего соперника и вздуть его… или вызвать на дуэль, — добавил он несколько неуверенно. — Но он вообще не вышел, вот что странно, мсье! В конце концов, дверь отворилась, и вышла Кристин в своей накидке, и она была одна. Я спрятался, так что она меня не видела и быстро упорхнула по коридору. Едва она ушла, я бросился в гримерную. Она погасила газ, так что я находился в полной темноте. «Я знаю, что вы здесь! — крикнул я, бросаясь на дверь и прижимаясь к ней всем весом. — И я не позволю вам покинуть эту комнату, пока вы не откроете, кто вы!» Но я не слышал ничего, кроме биения собственного сердца и собственного дыхания. Я нащупал ключ, запер дверь и зажег газ. Комната была совершенно пуста, мсье, это так же верно, как то, что я сижу перед вами. Я искал его, как сумасшедший, я раскрыл шкаф, сдирая с вешалок платья, смотрел под диваном — все без толку. Он просто растворился в воздухе. И стоя там, дрожа, я слышал только тихую музыку.

— Музыку? Но ведь спектакль уже закончился.

— Да не из Оперы, — он сделал рукой нетерпеливый жест.

— Откуда же?

— Из… — он раздраженно пожал плечами. — Откуда я знаю? Из самого воздуха!

— Что за музыка? Пение?

— Да, пение, это был мужской голос и еще… — он взглянул на меня, как будто ожидая подтверждения, — орган, что ли?

— Вблизи? Далеко?

— Очень далеко, и это было очень красиво, как будто нашли выражение мои глубочайшие переживания, само биение моего сердца!

Исповедь довела его до изнеможения, но это был еще не конец. Он посмотрел мне в глаза и покачал головой.

— А потом случилось самое страшное. Я совершенно обезумел, я пошел домой к Кристин и барабанил в дверь дома, где она живет с доброй старушкой. Когда она открыла, я прямо обвинил ее в измене, объявил, что я все слышал и потребовал, чтобы она назвала имя моего соперника. Услышав это, она смертельно побледнела, едва не потеряла сознание у меня на руках, однако потом она пришла в ярость. Я и не думал, что она способна так злиться, — добавил он, качая головой. — Это она-то, такая добрая, такая чистая, — Виконт помолчал, словно собираясь с силами, чтобы закончить рассказ. — Сцена была ужасная. Она меня обвинила в том, что я подслушивал и полез в дело, которое меня не касается, — рассказывая это, он прикрыл рукой рот, почти детским жестом. — Когда я вернулся домой на следующее утро, меня ждала записка — от нее, — с горечью добавил он. — «Если вы меня любите, — гласила она, — не пытайтесь увидеть меня снова». Бог ты мой!

Из его глаз снова хлынули слезы, и, всхлипывая, виконт навалился на стол, накрыв руками голову, совершенно не думая о том, что на него смотрят другие посетители. Было ясно, что скоро он уже не способен будет думать ни о чем. Я быстро осмотрелся и понял, что должен как-то доставить его домой. Я нашел визитную карточку в кармашке для часов в его фраке, оплатил счет и попросил официанта помочь мне усадить его в кабриолет. Тот беспрекословно подчинился, очевидно, давно уже привыкнув оказывать подобные услуги посетителям кафе.

— Тридцать шесть, авеню Клебер.

Во время недолгой поездки я погрузился в раздумья, пока юноша крепко спал, положив голову мне на плечо. Дело было явно непростое, Уотсон. Видимо, у канарейки имелся учитель, невидимый поющий органист! И как же быть дальше? Никогда еще у меня не было столько препятствий в работе. Опять же, все мои инстинкты требовали, чтобы я в тот же вечер шел в морг и исследовал тело Бюке, но как бы я им представился? У меня в распоряжении не было принадлежностей для переодевания, ни париков, ни фальшивых носов, ни поддельных документов, да, строго говоря, и порученного мне дела тоже не существовало. Кто, спрашивается, был моим клиентом? Женщина, которую я никогда не видел? Кто заплатил бы мне гонорар? Да и было ли, для начала, само преступление?

Впрочем, в этом, по крайней мере, я был вполне уверен. Иначе куда делся остаток веревки? Как я жалел, что со мной нет вас, друг мой. Вы не светите, Уотсон, как я уже отмечал, однако вы являетесь проводником света. Некому мне было представить свои теории, и мне остро не хватало вас и вашей поддержки. У вас, друг мой, есть бесценная способность задавать правильные вопросы, говорить то, что нужно, и в нужный момент. Но мне оставалось обсуждать свои измышления только с самим собой.

С этой пропавшей веревкой ясно было одно: кто-то обрезал ее и унес. Оставался один вопрос: зачем? Какая разница была бедняге Бюке, висит он на веревке, или нет?

Мой усталый мозг мог предложить лишь один ответ: требовалось сообщить миру, что его смерть не была самоубийством. А значит, это было убийство.

А зачем было убивать главного рабочего сцены? Я так и слышу, как вы говорите: элементарно, мой дорогой друг, потому что он любил Кристин Дааэ.