Учитель драмы

– Пожалуйста, Трейси. Позволь мне сделать это для тебя. Это не благотворительность. Я просто женщина, которая помогает другой преодолеть – как ты это назвала? – декретную смерть карьеры? И не ты ли сейчас говорила, что вам с Рэнди лучше обоим приносить деньги в семью?

Это правда, я действительно опустилась до такого рода признаний. Надеялась, что она подкинет наличных к моим накоплениям, только и всего.

Я подумывала попросить перевести сумму пошлины за подачу заявки напрямую мне, но решила, что это слишком рискованно. Тем более на тот момент я уже готовилась принять аванс в пять тысяч за пристройку, и взять еще пять сверху – опасно. Оз никогда не брал большие суммы денег, если не собирался сбегать из города на следующий же день.

Так что вместо этого я неторопливо заполняла документы для заявки каждое утро, прямо за обеденным столом. Когда Мелани была в особенно сочувственном настроении, я сообщила, что я не подпадаю под программу.

– О господи, Мел! Как я могла не заметить?! Я не соответствую требованиям. Просто не верится.

– Какому именно? – спросила она, заглянув мне через плечо и уставившись на пункт, где говорилось, что у меня должна быть «положительная характеристика от прошлых работодателей».

– Вот этому. Здесь. Тут написано, что я должна иметь как минимум восемь лет стажа, а у меня только шесть.

– О нет! Ну, ты только не расстраивайся из-за этого слишком сильно. Должен быть другой способ. Ты профессионал. У тебя есть опыт, – сказала она, но в ее оптимистичной фразе прозвучали нотки сомнения.

– Просто жаль, что я потратила столько времени. Вместо этого могла бы собрать информацию для нашего проекта.

Мелани выглядела совсем подавленно. Она все перечитывала и перечитывала одни те же строки в документах на заявку.

– Это все моя вина…

– Нет… – произнесла я намеренно неубедительно.

Глава девять

Мы покинули остров, когда мне было двенадцать. Папа так никогда и не сказал, почему. Вероятно, накопилось слишком много проблем с церковью, или с Нюней, или с моей школой.

Или, может быть, Мэн был для него слишком добропорядочным и провинциальным. Маловато безбашенных собутыльников, не хватало продавщиц, помешанных на всем американском. Привычка моего отца раздавать пустые обещания магическим образом сжимала бескрайние просторы до размеров передвижного туалета. С каждым днем нам приходилось избегать все больше и больше людей и мест, так что в конечном счете мы были вынуждены стирать белье в ванной, потому что могли встретить кого-нибудь из папиных бывших по пути в прачечную.

В течение следующих пяти лет нас кидало из одной промышленной части страны в другую. Менялись города, а тусклые индустриальные пейзажи оставались.

Живописную Англию, которую обычно изображают на картинах, я увидела только повзрослев. А до того – никаких тенистых деревень с коробок шоколадных конфет. Никаких упитанных буколических овечек. В стране проселочных дорог мне достались окраины Манчестера, Хаддерсфилда и Лидса. Моя Британия пахла тухлыми яйцами и шумела парившими по улицам мусорными мешками. Вид из окна – граффити и мокрый цемент, а по соседству – шестнадцатилетние мамаши, менявшие пеленки на капотах автомобилей, пьяницы (и иногда мой отец), подпиравшие стены и певшие «Унеси меня на Луну»[48] через дорожные конусы.

На севере мое образцовое британское произношение, которому я с таким трудом научилась, вызывало подозрения. Мои одноклассники издевались надо мной, называя Леди Понсонби[49].

Поскольку имитировать местный говор с его размытыми гласными у меня никак не получалось, мне снова пришлось на время онеметь (иногда в качестве превентивной меры я сжевывала себе язык до такой степени, что переставала его чувствовать). Эти приступы немоты серьезно беспокоили моих учителей. В Траффорде меня даже послали к школьному психологу, который попросил взять куклу и показать, где меня трогали.

Но вообще я меняла школы примерно раз в полгода – именно за это время учителя успевали определить меня как альтернативно одаренную. И тогда же директора школ начинали задавать вопросы об отсутствующих у меня документах – при поступлении папа каждый раз говорил, что как раз в процессе их восстановления после пожара.

Однажды вечером в Ливерпуле отец познакомился с одним человеком во время викторины в пабе. Они оба настаивали (и правильно), что самым большим графством в Англии был Северный Йоркшир, и вступили в яростное противостояние с несогласными товарищами по команде. В итоге на бланке оказался неверный ответ (Йоркшир), и весь остаток вечера мой отец и его новый друг изрыгали ругательства и саботировали игру. А еще они с удивлением обнаружили, что у них очень много общего. Обоих бесило, как пресса выставляла каждого погибшего ребенка каким-то святым вундеркиндом. Оба думали, что Тони Блэр – самодовольный кретин. И никто из них не жил в стране легально.

Постоянно сплевывая на пол, папин новый знакомый упомянул, что знал кое-кого, кто продавал поддельные свидетельства о рождении и паспорта, и что он был бы рад «организовать» встречу.