Учитель (Евангелие от Иосифа)

Пока римляне разыскивали бунтовщиков, два влиятельнейших еврея, Агриппа и Антипа Ироды, продолжали лезть из кожи, досаждая друг другу. Антипа благоволил Симону, из-за чего Агриппа распорядился предать того отлучению.

Отлучённого наряжали в погребальный саван и заключали в склеп на несколько дней, символизируя тем самым его духовную кончину. «Могильным» склепом служили в Кумране пещеры, в одну из которых и заключили опозоренного Симона-Лазаря.

На третий день, однако, Антипа, воспользовавшись своим неожиданным, но временным успехом в Риме, приказывает его освободить. Неожиданно же церемонию освобождения вызвался провести Иисус.

— Поцему?! — взвизгнул Ши Чжэ от своего имени. — Он зе политицецкий враг! Семён этот!

Почему — как раз неизвестно. То ли из «любви к врагам», то ли из старых симпатий к Симону, то ли из желания досадить Агриппе Ироду, ненавидевшему Иисуса, то ли ещё почему-то.

Например, потому что разница между еврейскими партиями, не только между ессеями и не-ессеями, а между всякими назореями, зелотами, задоккитами и прочими, — разница между ими всеми заключалась не в степени ненависти к Риму, а в представлении о том, как ненависть выражать.

И все они стремились к одному, — положить конец римскому владычеству и возродить иудейскую монархию…

— Хоросо, — не унимался переводчик, — но поцему тоцно? Поцему вы этого не знаете? Вы!

Ёсик начал отвечать издалека. Сперва — как Учитель: известно ли человеку как и когда из «человека для себя» он становится «человеком для других»?

Потом ускользнул в майора: если бы ему, Ёсику, поручили написать докладную об Учителе, он написал бы её не вводя главного персонажа. Самогоє Учителя. Рассказал бы зато обо всём другом, что поддаётся отчёту. И получился бы нужный документ.

Потом он сам задал китайцу вопрос: когда один человек думает о другом, — что при этом и с кем происходит? С человеком, который думает, или с тем, о котором думают? Более того…

Лаврентий снова — и справедливо — качнул пальцем. Майор осёкся и заключил: остальное в связи с историей Лазаря рассказано в Завете дословно.

Единственное — приблизившись к пещере, Иисус, как и в легенде, прищемил себе ноздри, ибо, дескать, «мертвец» вонял. Но вонял он не трупной вонью, как сказано в Завете, а обычной. От отсутствия воды в жаркой пещере.

— Заркой? — придрался вдруг Ши Чжэ теперь от имени Мао. — Откуда это известно?

Я же был там, ответил Ёсик. Но дело не в этом.

— А в цём? — отчего-то злился переводчик.

В том, что, «воскресив» Лазаря, Иисус попал в чёрный список римского прокуратора. Список, включавший в себя и тех, кто сочувствовал антиримским смутьянам и бунтовщикам.

— Как это мозно делать?! — сдался Ши Чжэ непонятно от чьего имени. — Оцень больсая осибка!

81. Стрекозы стали дырявить тишину быстрыми строчками…

Раньше всех этой «ошибкой» воспользовался «Сатана» — Иуда Искариот. Презирая Иисуса за самозванство, враждебность старым ессейским ритуалам и, главное, терпимость к Риму, Иуда задумал выдать его Понтию Пилату как… антиримского партизана. Сторонника насилия и зелота.

Кроме политической выгоды, это давало Иуде шанс вымолить у прокуратора прощение за его собственное участие в бунте. Зная Пилата, головою Иисуса Иуда ограничиться не собирался. Впридачу он предложил тому взятку из кумранской казны, которою заведовал.

Иуда, кстати, возражал против брака Иисуса с Марией, которая разделяла взгляды «Сатаны» и состояла в его группе. Противился ли он этому браку лишь на этом, политическом, основании или из других причин — неизвестно.

Известно другое — вторая, окончательная свадьба Иисуса должна была состояться во время мартовского праздника Пасхи.

Он как раз и приближался. С его наступлением заканчивался срок последнего пророчества Иоанна Крестителя. Пророчества о небесном вмешательстве в назначении нового первосвященника.

Другое его предсказание, за которое он и поплатился головой, касалось возрождения иудейского царя. То пред-сказание не сбылось, и хотя ранее, в Судный день, попытка Иисуса «стать» первосвященником закончилась провалом, срок действия этого предсказания истекал именно в Пасху.

Иисус, бывший в отъезде из Кумрана, всё ещё надеялся на везение — и к началу праздника поспешил домой.

В Кумран, то есть в «Иерусалим», он въехал верхом «на осле царя Соломона», как требовала церемония коронации иудейских царей. Иисус снова, стало быть, выказал уверенность, что пророчество Крестителя относится именно к нему. Ни к кому другому. В Пасху бог, мол, намерен возвысить меня сперва в цари, а потом — в первосвященники.

То ли сомневаясь в этом, то ли, наоборот, опасаясь того, Иуда Искариот заявился к Ионатану Анна, ставшему теперь «Отцом» Кумрана вместо беглого Симона Магуса. Представителем иерусалимского «Отца». Народного первосвященника Каиафы. О должности которого мечтал, разумеется, и сам Анна.

Иуда легко убедил Ионатана, что за коммунальным ужином накануне Пасхи, на торжественном собрании всех кумранских старейшин, Иисус снова отважится на дерзость, выказанную в Судный день.