Читаем Учитель (Евангелие от Иосифа) полностью

Враг наступает, — мы отступаем,Враг замирает, — мы замираем,Враг утомлён, — мы ему докучаем,Враг отступил, — мы его разрушаем!

Ши Чжэ подчеркнул, что председатель — поэт, и в этом качестве хотел бы получить экземпляр Завета. Я ответил, что этих строф там нету, но книгу он получит. В качестве председателя.

Валечка рванулась было за книгой к моей комнате, но я пресёк её взглядом.

Лаврентий налил в стакан гранатовый сок и протянул Ёсику. Тот забрал стакан и выпил залпом. Без «спасибо».

<p>79. Брак — серьёзное основание для развода…</p>

«Закатилось солнце» ровно через пять лет.

— Ровно через пять? — удивился я.

Лаврентий задумался над моим вопросом, а Ёсик ответил на него: да, ровно через пять лет, в течение которых кумранские иудеи «бессмертными и праведными» считали прежде всего те слова, которые изрекал «толкователь нездешних загадок».

Ещё через год после «заката солнца» Иоанну отсекли голову. В 31-м году новой эры.

— Христианской! — поправил Ёсика Лаврентий.

Тот не понял замечания, но кивнул и добавил, что казнили пророка за фальшивые предрекания. За пустословное пророчество. За смущение народной души. В частности, за то, что предсказанное им возрождение дома Давида к определенному дню не состоялось.

Оно не состоялось никогда, пояснил Ёсик, но царь Агриппа Ирод, которого, согласно Иоанну, должен был сменить на троне «Давид», прождал после «рокового дня» один год. На всякий случай. Из уважения к голове Иоанна. Но потом приказал её отсечь.

На тот случай, чтобы впредь никто ложно не пророчествовал.

— Висарионич! — перегнулся ко мне Лаврентий за спиной Ёсика. — Тквен ром 22-ши генсеки гахдит, гамиквирда: 5 цели рат моунда ис монголи? Албат квавис джерода сацаа мсоплио револуциа мохдебао ром идзахда! (Виссарионович, когда вас в 22-м назначали генсеком, я удивился: зачем было лысому монголу так долго тянуть — 5 лет?! Его, наверное, ворона смущала. Лейб. Каркавший про мировую революцию: вот-вот, мол, случится! Подождите, Ильич, с назначениями…) Хренов пророк!

Но Иисус вёл себя осторожней. Не пророчествовал даже о том, что считал истиной. О том, что станет царём. Не пророчествовал ещё и потому, что, как и положено, не был в истине уверен. В том, что она и есть истина.

Поэтому, в отличие от Иоанна, Иисус действовал не один. Собственно, он и не действовал, а лишь представлял движение, считавшие его, а не брата Иакова, законным наследником Давида.

А в том языческом мире любого законного наследника любого царя, как самих царей или видных священников, величали земными богами. Сынами бога.

К этому и сводилось действие Иисуса — быть Божьим сыном. О действовании он и не думал.

Как думал тот же Иуда Искариот. Поднимавший народ против Рима.

Как думал первосвященник Каиафа. Обносивший еврейский мир железным забором.

Как думал другой первосвященник, Джонатан Анна. Казнённый за вмешательство в политику. Вмешавшийся даже в казнь Иисуса: доставил ему чашу с ядом.

Как думал «добрый самаритянин» Симон Магус. Он же святой Лазарь, воскрешённый Христом. Он же апостол Симеон Зелот, казнённый вместе с ним.

Как думали остальные. Все, кто боролись. То есть — совершали действия. Действовали на мир. Выходили из себя в него. Иисус не действовал. Просто был. В себе. Вокруг него шла борьба. Иногда она касалась и его. И иногда — когда касалась — он откликался. И всё.

Но через него пришло изменение. Действие. Воспитанный в традиции строжайших ессейских ритуалов, Иисус подготовил потрясение не только этого движения, но и всей еврейской религии. Подготовил тем, что просто был.

Это потрясение, выход иудаизма во враждебный ему окружающий мир, породил новое учение.

Во имя возможности когда-нибудь стать царём и действовать Иисус стал инакомыслящим. Мир вокруг него сам пришёл в соответствие с его иной мыслью.

Иисус ничего не разрушал.

И не строил. Кроме легенды о себе. Да и то — после казни.

— Не отвлекайтесь! — прервал Берия. — И не забегайте вперёд!

— И есцё не пропускайте! — потребовали китайцы.

— Что имеете в виду? — обиделся Ёсик.

— Товарис Циаурели рассказал, цто одназды Иисус усёл в пустыню. Совсем один! И цто его там пытал сатана.

— Я это не пропустил, а опустил. Пустыней в Завете назвали Эйн Фешха. Это такое селение недалеко от Кумрана. Ессеи уходили туда в «грязные дни», когда хлопотали о продолжении рода. Иисус тогда обручился. И по закону, его дол-жен был испытать Главный Писец, Иуда Искариот, «Сатана».

— На цто испытать? — испугались китайцы.

— На готовность вернуться к безбрачной жизни.

— Полуцается, он не в пустыне муцался, а к зенсине примеривался?

— Это и есть муки. По мнению ессеев. Они считали женщин нечистью. Из-за ежемесячных женских нечистей. И после обручения Иисус очищался сорок дней. Постился.

— Не кусал? Или в другом смысле? Убезал от зенсцин?

— Не кушал.

— Неузели?

— Что «неужели»? Многие умели подолгу не кушать.

— Неузели, говорю, зенсин считали настолько грязными?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука
Адриан Моул и оружие массового поражения
Адриан Моул и оружие массового поражения

Адриан Моул возвращается! Фаны знаменитого недотепы по всему миру ликуют – Сью Таунсенд решилась-таки написать еще одну книгу "Дневников Адриана Моула".Адриану уже 34, он вполне взрослый и солидный человек, отец двух детей и владелец пентхауса в модном районе на берегу канала. Но жизнь его по-прежнему полна невыносимых мук. Новенький пентхаус не радует, поскольку в карманах Адриана зияет огромная брешь, пробитая кредитом. За дверью квартиры подкарауливает семейство лебедей с явным намерением откусить Адриану руку. А по городу рыскает кошмарное создание по имени Маргаритка с одной-единственной целью – надеть на палец Адриана обручальное кольцо. Не радует Адриана и общественная жизнь. Его кумир Тони Блэр на пару с приятелем Бушем развязал войну в Ираке, а Адриан так хотел понежиться на ласковом ближневосточном солнышке. Адриан и в новой книге – все тот же романтик, тоскующий по лучшему, совершенному миру, а Сью Таунсенд остается самым душевным и ироничным писателем в современной английской литературе. Можно с абсолютной уверенностью говорить, что Адриан Моул – самый успешный комический герой последней четверти века, и что самое поразительное – свой пьедестал он не собирается никому уступать.

Сьюзан Таунсенд , Сью Таунсенд

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Современная проза
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза