Читаем Учитель (Евангелие от Иосифа) полностью

Но Иисус потребовал пойти гораздо дальше: «кормить» этими святыми буханками также и необрезанных. Помимо хлеба, символа земли, священникам-новобранцам выдавали на церемонии пару рыбёшек. Символ моря.

Ёсик повернулся к Лаврентию и улыбнулся: вот почему Иисус не пошёл, дескать, в булочную за хлебом для пятитысячной толпы. Голодной и необрезанной.

Улыбнулся и Мао. Задал вопрос, ответ на который, судя по тону, знал. Почему обрезанный Христос благоволил необрезанным?

Ши Чжэ перевёл эти слова и осмелился добавить: именно потому, «цто Уцитель был обрезанный! Знал, цто это оцень больно!»

Ответил и Лаврентий. Тоже с улыбкой. Иисус, мол, хотя и был обрезан, благоволил необрезанным из мудрости. Понимал, что с высокой должностью можно справиться и при необрезанности. А поскольку необрезанных больше, чем обрезанных, то поддержка необрезанных гарантирует победу над противником, будь он даже трижды обрезан.

Потом Лаврентий ещё раз улыбнулся — обрадовался новой догадке: Маркс, скажем, был не из пролетариев, но призывал к их объединению. Причём, не только в своей стране, но во всех странах.

А ещё, мол, дело в том, что Христос хотел провести чистку среди левитов. Растрясти их. И протолкнуть своих людей.

И Лаврентий посмотрел на меня, как если бы хотел что-то напомнить. То, что, как однажды доложил мне, напоминал самому себе, рассуждая о большевистской классике. В 23-м Сталин для победы над Троцким стал, дескать, набирать в «ленинскую» партию мужичьё. И продвигать «необрезанных пролетариев».

И не потому, будто следовал Марксу. А потому, что последних больше, чем «интеллигентов». Которые — независимо от обрезанности или необрезанности — поддерживали то Лени-на, то Лейба. А не третьего в большой тройке. Не Сталина.

И ещё потому, что по причине их великого множества, из необрезанных пролетариев легче отобрать благодарных. Которые с удовольствием «чистят» левитов. Почему их Стали-ну и приятно было объединять. Приятнее, чем левиту Марксу.

Лаврентий продолжал смотреть на меня и улыбаться. Я и сам — под этим взглядом — еле сдерживал улыбку. Но не в адрес Лаврентия, а в адрес левитов. И не злобную.

Вспомнил просто Зиновьева с Каменевым, моих бывших партнёров по малой тройке. Которые — когда были живыми — насмехались надо мной за то, что я путал иногда значения «интеллигентных» слов.

Как спутал их тогда при Лаврентии. Назвав его почему-то не наглецом, а ренегатом. И запретил впредь рассуждать о большевистской классике. С тех пор он и не рассуждал. Вслух. Иногда только, как и сейчас, напоминал о ней взглядом.

Я же, в свою очередь, делал вид, что взгляда не понимаю. Почему и сейчас выгнул бровь и повернулся к Ёсику:

— Отчего же, по-вашему, товарищ Паписмедов, Учитель благоволил необрезанным?

Ёсик снова выпрямился на стуле. Потом процедил сквозь зубы слюну и сложил три пальца:

— Евреи отказали мне в троне! И я решил раздвинуть еврейское царство!

Я продолжал смотреть на Ёсика в упор. Но к этим словам он ничего не добавил. Кроме того, что не моргнул.

Помолчав, Ёсик буркнул лишь, что кумранские свитки разъясняют всё, что сказано о Христе в легенде. Без них и не узнать правду, которая в Завете.

— Скажите, Паписмедов, — произнёс я, — а зачем ей таиться? Правде.

— Товарищ Сталин, — вернулся майор, — я её сейчас расскажу, и вам — именно вам — всё станет ясно.

И тоже уставился на меня.

Я отвёл от него глаза и вспомнил другой такой же взгляд. Волка, который давно, когда я был в ссылке, бежал, как и я, от голода и вместе со мной потерял в снегах дорогу и силы. И присел рядом. Заблудившийся. А вокруг было очень тихо…

Теперь, однако, в том отдалённом временем взгляде я уловил печальную насмешку. Надо всем.

<p>77. Бог тоже избегал телесных контактов…</p>

Ессеи — по-еврейски «хасаим» — значит «молчаливые».

Кроме них, в Иудее были ещё две группы, фарисеи и саддукеи.

А Иудея — в эпоху Христа — была оккупированной и бедной страной. Производившей в основном религию. И ещё партии.

Ессеи, старинные аристократы, жили теперь на отшибе. В Кумранском изгнании. В Иудейской пустыне у Мёртвого моря. И молча ждали Нового Иерусалима. Спасения.

Не сомневаясь в пришествии Спасителя из своей среды, они именовали его Учителем Праведности. Который в день Страшного Суда спасёт людей благодаря их вере в него.

Этот Спаситель будет из дома Давидова — потомок отстранённой от власти царской династии. Его восхождение на престол плюс восстановление священнического клана Цаддок означало бы, дескать, и возрождение еврейского царства. Ради чего поначалу и родилась эта коммуна — ради того, чтобы вернуть истинного царя и первосвященника.

А обитала она в каменных постройках на невысоком плато в подножии гряды известняковых холмов. Главным зданием считался у неё, конечно, храм. Который ессеи называли Храмом. Как назывался иерусалимский.

Соответственно, Кумран величали Иерусалимом. Рим — Вавилоном. А старейшин своих — именами великих пророков. Авраама, Исаака и Иакова. Или царей — Давида, Соломона. То есть, относились к жизни как к мифу. Давая реальным людям мифические прозвища.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука
Адриан Моул и оружие массового поражения
Адриан Моул и оружие массового поражения

Адриан Моул возвращается! Фаны знаменитого недотепы по всему миру ликуют – Сью Таунсенд решилась-таки написать еще одну книгу "Дневников Адриана Моула".Адриану уже 34, он вполне взрослый и солидный человек, отец двух детей и владелец пентхауса в модном районе на берегу канала. Но жизнь его по-прежнему полна невыносимых мук. Новенький пентхаус не радует, поскольку в карманах Адриана зияет огромная брешь, пробитая кредитом. За дверью квартиры подкарауливает семейство лебедей с явным намерением откусить Адриану руку. А по городу рыскает кошмарное создание по имени Маргаритка с одной-единственной целью – надеть на палец Адриана обручальное кольцо. Не радует Адриана и общественная жизнь. Его кумир Тони Блэр на пару с приятелем Бушем развязал войну в Ираке, а Адриан так хотел понежиться на ласковом ближневосточном солнышке. Адриан и в новой книге – все тот же романтик, тоскующий по лучшему, совершенному миру, а Сью Таунсенд остается самым душевным и ироничным писателем в современной английской литературе. Можно с абсолютной уверенностью говорить, что Адриан Моул – самый успешный комический герой последней четверти века, и что самое поразительное – свой пьедестал он не собирается никому уступать.

Сьюзан Таунсенд , Сью Таунсенд

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Современная проза
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза