Но Иисус потребовал пойти гораздо дальше: «кормить» этими святыми буханками также и необрезанных. Помимо хлеба, символа земли, священникам-новобранцам выдавали на церемонии пару рыбёшек. Символ моря.
Ёсик повернулся к Лаврентию и улыбнулся: вот почему Иисус не пошёл, дескать, в булочную за хлебом для пятитысячной толпы. Голодной и необрезанной.
Улыбнулся и Мао. Задал вопрос, ответ на который, судя по тону, знал. Почему обрезанный Христос благоволил необрезанным?
Ши Чжэ перевёл эти слова и осмелился добавить: именно потому, «цто Уцитель был обрезанный! Знал, цто это оцень больно!»
Ответил и Лаврентий. Тоже с улыбкой. Иисус, мол, хотя и был обрезан, благоволил необрезанным из мудрости. Понимал, что с высокой должностью можно справиться и при необрезанности. А поскольку необрезанных больше, чем обрезанных, то поддержка необрезанных гарантирует победу над противником, будь он даже трижды обрезан.
Потом Лаврентий ещё раз улыбнулся — обрадовался новой догадке: Маркс, скажем, был не из пролетариев, но призывал к их объединению. Причём, не только в своей стране, но во всех странах.
А ещё, мол, дело в том, что Христос хотел провести чистку среди левитов. Растрясти их. И протолкнуть своих людей.
И Лаврентий посмотрел на меня, как если бы хотел что-то напомнить. То, что, как однажды доложил мне, напоминал самому себе, рассуждая о большевистской классике. В 23-м Сталин для победы над Троцким стал, дескать, набирать в «ленинскую» партию мужичьё. И продвигать «необрезанных пролетариев».
И не потому, будто следовал Марксу. А потому, что последних больше, чем «интеллигентов». Которые — независимо от обрезанности или необрезанности — поддерживали то Лени-на, то Лейба. А не третьего в большой тройке. Не Сталина.
И ещё потому, что по причине их великого множества, из необрезанных пролетариев легче отобрать благодарных. Которые с удовольствием «чистят» левитов. Почему их Стали-ну и приятно было объединять. Приятнее, чем левиту Марксу.
Лаврентий продолжал смотреть на меня и улыбаться. Я и сам — под этим взглядом — еле сдерживал улыбку. Но не в адрес Лаврентия, а в адрес левитов. И не злобную.
Вспомнил просто Зиновьева с Каменевым, моих бывших партнёров по малой тройке. Которые — когда были живыми — насмехались надо мной за то, что я путал иногда значения «интеллигентных» слов.
Как спутал их тогда при Лаврентии. Назвав его почему-то не наглецом, а ренегатом. И запретил впредь рассуждать о большевистской классике. С тех пор он и не рассуждал. Вслух. Иногда только, как и сейчас, напоминал о ней взглядом.
Я же, в свою очередь, делал вид, что взгляда не понимаю. Почему и сейчас выгнул бровь и повернулся к Ёсику:
— Отчего же, по-вашему, товарищ Паписмедов, Учитель благоволил необрезанным?
Ёсик снова выпрямился на стуле. Потом процедил сквозь зубы слюну и сложил три пальца:
— Евреи отказали мне в троне! И я решил раздвинуть еврейское царство!
Я продолжал смотреть на Ёсика в упор. Но к этим словам он ничего не добавил. Кроме того, что не моргнул.
Помолчав, Ёсик буркнул лишь, что кумранские свитки разъясняют всё, что сказано о Христе в легенде. Без них и не узнать правду, которая в Завете.
— Скажите, Паписмедов, — произнёс я, — а зачем ей таиться? Правде.
— Товарищ Сталин, — вернулся майор, — я её сейчас расскажу, и вам — именно вам — всё станет ясно.
И тоже уставился на меня.
Я отвёл от него глаза и вспомнил другой такой же взгляд. Волка, который давно, когда я был в ссылке, бежал, как и я, от голода и вместе со мной потерял в снегах дорогу и силы. И присел рядом. Заблудившийся. А вокруг было очень тихо…
Теперь, однако, в том отдалённом временем взгляде я уловил печальную насмешку. Надо всем.
77. Бог тоже избегал телесных контактов…
Ессеи — по-еврейски «хасаим» — значит «молчаливые».
Кроме них, в Иудее были ещё две группы, фарисеи и саддукеи.
А Иудея — в эпоху Христа — была оккупированной и бедной страной. Производившей в основном религию. И ещё партии.
Ессеи, старинные аристократы, жили теперь на отшибе. В Кумранском изгнании. В Иудейской пустыне у Мёртвого моря. И молча ждали Нового Иерусалима. Спасения.
Не сомневаясь в пришествии Спасителя из своей среды, они именовали его Учителем Праведности. Который в день Страшного Суда спасёт людей благодаря их вере в него.
Этот Спаситель будет из дома Давидова — потомок отстранённой от власти царской династии. Его восхождение на престол плюс восстановление священнического клана Цаддок означало бы, дескать, и возрождение еврейского царства. Ради чего поначалу и родилась эта коммуна — ради того, чтобы вернуть истинного царя и первосвященника.
А обитала она в каменных постройках на невысоком плато в подножии гряды известняковых холмов. Главным зданием считался у неё, конечно, храм. Который ессеи называли Храмом. Как назывался иерусалимский.
Соответственно, Кумран величали Иерусалимом. Рим — Вавилоном. А старейшин своих — именами великих пророков. Авраама, Исаака и Иакова. Или царей — Давида, Соломона. То есть, относились к жизни как к мифу. Давая реальным людям мифические прозвища.