Учитель фехтования

Под деревьями на бульваре Прадо было людно. Сидя на кованых железных скамейках, солдаты и горничные заигрывали друг с другом, нежась в лучах мягкого вечернего солнца. Элегантно одетые господа в обществе дам или друзей степенно прогуливались у фонтанов Кибелы и Нептуна, возбужденно размахивали тростью, что-то бурно обсуждали и подносили руку к цилиндру всякий раз, когда замечали приближение какой-нибудь знатной дамы или просто интересной женщины. Мимо них вдоль по центральной аллее, посыпанной песком, красноватым от лучей закатного солнца, в открытых экипажах проплывали разноцветные шляпы и зонтики. Румяный полковник инженерных войск с увешанной орденами грудью, шелковой перевязью и саблей невозмутимо покуривал сигару, тихо беседуя со своим адъютантом, серьезного вида молодым капитаном с кроличьим лицом. Тот в ответ на его слова одобрительно кивал; было очевидно, что речь шла о политике. Вслед за ними, отставая на несколько шагов, шла жена полковника, туго затянутая в обшитое оборками и бантами платье, едва не лопавшееся под напором ее обильных телес; служанка в чепце и переднике пасла целое стадо детишек, девочек – в кружевах и мальчиков – в черных гольфах. На площади Четырех Фонтанов щеголеватые молодые люди с напомаженными и расчесанными на пробор волосами покручивали нафабренные усы, бросая откровенные взгляды на девушку, которая под строгим наблюдением няни читала томик Кампоамора [38], не подозревая, что ее миниатюрные стройные ножки с очаровательными лодыжками, обтянутыми белыми чулками, привлекают чей-то нескромный взгляд.

Приятели неторопливо прогуливались, наслаждаясь вожделенной прохладой; вышедшая из моды строгая элегантность маэстро забавно контрастировала с неряшливой внешностью музыканта. Ромеро покосился на продавца вафель, державшего на перевязи большую коробку с вафлями и преследуемого по пятам целой ватагой мальчишек, и повернулся к своему спутнику с умоляющим видом.

– Вы не одолжите мне немного денег, дон Хайме? Тот посмотрел на него дружелюбно и чуть насмешливо.

– Неужто, друг мой, вы вафель захотели?

Учитель музыки покраснел. Его ученицы разъехались на каникулы, и он сидел без гроша. В летние месяцы он обычно жил скромными займами у своих великодушных друзей.

Дон Хайме потянулся к карману жилета.

– Сколько вам нужно?

– Двадцати реалов было бы вполне достаточно. Маэстро вынул серебряный дуро и положил его на ладонь, протянутую смущенным музыкантом. Ромеро поспешно пробормотал извинение:

– Моя хозяйка… Дон Хайме понимающим жестом прервал извинения; он был в курсе его дел. Учитель музыки благодарно вздохнул.

– Трудные времена, дон Хайме.

– Что и говорить.

– Время тревог, волнений… – Музыкант поднес руку к сердцу, нащупывая несуществующий бумажник. – Время одиночества.

Дон Хайме что-то неразборчиво проворчал в ответ. Ромеро истолковал это как одобрение его словам и воодушевился.

– Любовь, дон Хайме… Любовь, – продолжал он, на мгновение погрустнев и задумавшись. – Только она может сделать нас счастливыми, но именно она, как это ни странно, приносит нам самые тяжкие муки. Любовь – это рабство, дон Хайме.

– Раб лишь тот, кто ждет чего-то от окружающих. – Маэстро пристально посмотрел на своего собеседника, и тот смущенно заморгал. – Быть может, наша общая ошибка именно в этом. Тот, кому ничего ни от кого не нужно, остается свободным. Как Диоген в своей бочке.

Музыкант покачал головой. Он был не согласен с маэстро.

– Мир, в котором мы ничего ни от кого не ждем, – это ад, дон Хайме… Знаете, что на свете хуже всего?

– Для каждого человека это что-то свое. Что же хуже всего для вас?

– Для меня – отсутствие надежды: когда ты понимаешь, что ты в ловушке и… Бывают ужасные минуты, когда кажется, что ты в западне и нет выхода.

– Ловушки без выхода действительно существуют.

– Не говорите так…

– Я хочу сказать, что ловушка становится безвыходной только при невольном соучастии самой жертвы. Никто не заставляет мышь лезть за сыром в мышеловку.

– Да, но поиски взаимной любви, счастья… Зачем далеко ходить за примером? Вы же знаете, что я…

Дон Хайме резко повернулся к своему приятелю. Он и сам не знал, почему в этот вечер его так раздражал меланхоличный взгляд музыканта, похожий на взгляд затравленного оленя. Ему вдруг захотелось побыть жестоким.

– А вы похитьте ее, дон Марселино.

На тощей шее музыканта взволнованно заходил кадык.

– Кого?

В его вопросе отчетливо прозвучала тревога, недоверие и мольба, которую маэстро решил не замечать.

– Вы отлично знаете, кого я имею в виду. Если вы так любите эту вашу почтенную матрону, неужели вы собираетесь весь остаток жизни страдать у нее под балконом? Войдите к ней в дом, бросьтесь к ее ногам, соблазните ее, сломите ее добродетель, уведите силой… Застрелите ее мужа или, черт возьми, застрелитесь сами! Сделайте нечто действительно стоящее или поведите себя по-идиотски, но только сделайте что-нибудь, несчастный вы страдалец. Ведь вам еще нет и сорока!