– Да, есть и такие, – ответил он. – Хотя, честно сказать, их немного. Прошли те времена, когда известный учитель фехтования мог отправиться на заработки в Вену или Петербург, где его немедленно назначали капитаном полка... В наше время аристократия не слишком интересуется моим искусством.
– Кто же те достойные люди, ставшие исключением?
Дон Хайме пожал плечами.
– Их двое или трое. Сын герцога де Суэка, маркиз де лос Алумбрес...
– Луис де Аяла?
Он удивленно посмотрел на нее.
– Неужто вы знаете дона Луиса?
– Мне о нем рассказывали, – сказала она небрежно. – Я знаю только, что это один из лучших фехтовальщиков Мадрида.
Маэстро согласился:
– Да, он отличный фехтовальщик.
– Лучше, чем я? – В ее голосе послышалось искреннее любопытство.
Дон Хайме потупился.
– У него другой стиль. Адела де Отеро оживилась.
– Я бы хотела с ним сразиться. Говорят, он интересный мужчина.
– Это невозможно. Мне очень жаль, сеньора, но это исключено.
– Отчего же? Я не вижу никаких препятствий.
– Ну... Одним словом...
– Я бы хотела провести с ним пару поединков. А его вы тоже обучили уколу за двести эскудо?
Дон Хайме беспокойно заерзал на сиденье экипажа. Неясные предчувствия смутили его не на шутку.
– Ваше желание, донья Адела, довольно... гм.. смело. – Маэстро нахмурился. – Я не знаю, станет ли сеньор маркиз...
– Вы хорошо его знаете?
– Я имею честь дружить с маркизом, если вы это имеете в виду.
Неожиданно она так порывисто схватила его за руку, что дон Хайме даже на мгновение усомнился, что перед ним – та самая Адела де Отеро, которая полчаса назад беседовала с ним в интимном полумраке его кабинета.
– Тогда решено! – воскликнула она в восторге. – Вы расскажете ему о том, как ловко я владею рапирой, и он, конечно же, захочет познакомиться со мной, с женщиной, знающей толк в фехтовании!
Дон Хайме пробормотал несколько малоубедительных отговорок, но она упорно твердила свое:
– Вам ведь известно, маэстро: в Мадриде я почти никого не знаю. Никого, кроме вас. Я женщина; не могу же я стучаться в его дверь с рапирой под мышкой...
– Об этом не может быть и речи! – воскликнул дон Хайме, его понятие о благопристойности не допускало и мысли об этом.
– Вот видите! Я просто умру от стыда!
– Дело не только в этом. Дон Луис де Аяла очень щепетилен во всем, что касается фехтования. Не знаю, что он подумает, если женщина...
– Но вы же сами, маэстро, даете мне уроки...
– Вот именно, даю уроки. Мой долг – обучать фехтованию. А долг Луиса де Аялы – быть маркизом.
Она рассмеялась; смех ее прозвучал весело и недобро.
– В тот первый день, когда вы пришли ко мне домой, вы тоже говорили, что не можете заниматься со мной из принципа...
– Профессиональное любопытство оказалось сильнее любых принципов.
Миновав дворец Лиги, они пересекли улицу Принцессы. Кое-где в дрожащем свете фонарей прогуливались хорошо одетые пешеходы, наслаждавшиеся вечерней прохладой. Скучающий полицейский, завидев их экипаж, поднял руку к козырьку фуражки, думая, что они направляются во дворец герцога Альбы.
– Обещайте, что вы поговорите обо мне с маркизом!
– Я никогда не даю обещаний, которые не намерен выполнять.
– Маэстро... Кажется, я догадываюсь: вы просто ревнивы.
Дон Хайме почувствовал, как лицо его заливает горячая волна. Он не мог видеть себя со стороны, но был уверен, что покраснел до самых ушей. Он открыл рот, не в силах произнести ни слова и чувствуя, что в горле у него растет болезненный комок. «Она права, – в смятении подумал он. – Она совершенно права. Я веду себя как мальчишка». Он глубоко дышал, стыдясь самого себя, и с силой вдавил наконечник трости в пол экипажа.
– Ладно... Попробую. Но я не могу вам ничего обещать.
Она с ребяческой радостью захлопала в ладоши и, наклонясь к дону Хайме, горячо пожала ему руку. Может быть, даже слишком горячо, учитывая, что все это было не чем иным, как сиюминутным капризом; и маэстро подумал, что донья Адела просто взбалмошная женщина.
Вопреки своему нежеланию дон Хайме сдержал слово и как-то раз, во время занятий в доме маркиза, осторожно завел с ним разговор об Аделе де Отеро:
– Некая молодая фехтовальщица, – вы знаете, кого я имею в виду, поскольку сами интересовались ею... Юным порою нравится разрушать стереотипы, вы ведь понимаете... Несомненно, она очень увлечена нашим с вами искусством, умеет мастерски атаковать, у нее легкая рука... В противном случае я никогда не осмелился бы заговорить с вами о ней. Если вы считаете, что...
Луис де Аяла поглаживал напомаженные усы, зардевшись от удовольствия. Разве может он отказаться? Разумеется, он согласен.
– Так вы говорите, она красива?
Дон Хайме был удручен; он проклинал себя за сводничество, казавшееся ему низким и презренным. Но слова, произнесенные Аделой де Отеро в экипаже, словно эхо, настойчиво звучали в его памяти. В столь преклонные годы страдать муками ревности было просто смешно.