Учитель истории

— Ана! — доктор слегка отстранился. — Ты жизни не знаешь. А истина в том, что добро порождает зло, а зло порождает добро, и так они вместе и существуют… И так существовать будем и мы с тобой.

— И кем я буду при Вас?

— Не мучь, Ана… Не знаю. У тебя есть брат, земляки, родина, где-то сестра, которую, поверь, я ищу. А у меня ты одна.

— А мессия?

— И мессия у нас теперь одна — надо продолжать жить… Вместе.

Подавленная Ана молчала, тогда после паузы Мних вкрадчиво продолжил:

— Долги я погашу, Бозурко обуздаю. Впредь он не должен порочить твой легендарный образ… Пропаганда работает, и по Константинополю ходит слух — ты так любила жениха, что лишилась надолго чувств… Пора показаться в свете, во дворце, выразить соболезнование отцу Христофора, восстановить наше влияние. В общем, дел невпроворот. — И после паузы, как уже познала Ана доктора, с глубоко запрятанной хитринкой. — А Астарх удалой молодец. Правда, как ты взрывной, но толковый… А кавказцев ты не собираешься выкупать из рабства?

— На какие деньги?

— Найдем, нам нужна будет своя если не армия, то боеспособная дружина… Времена грядут жаркие.

К словам, да и к самому Мниху Ана относилась с недоверием и с подозрением, пока в тот же вечер не столкнулась с ужасным. По данным Астарха Бозурко уже который день гуляет в одной из самых дорогих бань Константинополя и никого слушать не желает, никого не признает. Несмотря на запрет доктора, Ана в сопровождении Астарха поехала за Бозурко и ужаснулась: отвратительный разврат, а брат ее и не слушается, отощал, почернел во хмелю, что-то несусветное несет, еще денег требует.

Хотела Ана брата силой увести, да хозяева не позволили: долг за Бозурко, который день он здесь как на пиру кутит. И без того слабая Ана почувствовала себя еще хуже, попросила отвезти домой, но теперь и ее не отпускают: из соседних злачных мест прибежали хозяева, требуют рассчитаться за брата, суммы называют сногсшибательные.

Только Зембрия Мниха вспомнила слабая от немощи Ана, спешно послала Астарха в загородный дворец. Вскоре примчался евнух Стефан с охраной.

С мечтой о постели и покое возвращалась Ана во дворец Мниха. И вновь, обихаживая больную, доктор вкрадчиво щебетал:

— Ты еще слаба. Надо делать — как врач прописывает, или жить — как хочется… Иного не дано — выбирай.

— Перед Вами я всегда слаба. Вылечите и меня, и брата.

И Мних со всей строгостью и серьезностью взялся за лечение обоих, а возле Аны вовсе часами напролет просиживал, и все говорил, говорил, и все такое интересное, душевное, заманчивое, о их будущей жизни в другой стране, в другой части света, где и люди податливее, и земли пожирнее, и климат помягче.

— Так что же Вы туда сейчас же не уедете? — удивлялась Ана.

— Сейчас не могу, обстоятельства не позволяют.

— Небось, идея, — издевалась Ана.

— Да, она, — делал вид, что не обижается, Мних, и вновь часами говорил, и если вначале Ана с недоверием и сомнением слушала доктора, подозревая в каждой фразе торг и подвох, то со временем умудренный Мних так искусно заговорил ее, что она стала доктору верить, приникла к нему душой. Тем более, что Мних говорил все в ее благо:

— Молодость, красота и здоровье быстро пройдут, и пока они есть, надо этим пользоваться.

«Да, надо, — про себя решила Ана, — и если другого нет, надо, как Мних меня, и его использовать. У меня тоже своя идея: вернуться на Кавказ, и не просто так, а с величием, чтобы достойно жить на родной земле».

— Ты уже здорова, так же румяна и бодра. Пора к царю пойти, в свете показаться, — торопит ее Мних.

— Нет, я еще слаба, — капризничает Ана; теперь она с удовольствием принимает различные ванны, вокруг нее кружатся массажистки, а питание ее — лучше в мире нет.

— Ты должна быть в трауре, чуть-чуть увядшей, — советует Мних.

— Никому не нужен мой траур, — по-своему, цинично мыслит Ана. — Свет нуждается во мне — пока я краса и можно мною грезить и любоваться.

Лишь почувствовав себя совсем хорошо и в зеркале узнав в себе прежнюю Ану, она решилась окончить лечение, но не поехала сразу в императорский дворец, как советовал Мних, а направилась в порт, где строились ее корабли, ее фабрика, где были вложены ее значительные капиталы.

Радамист трудился от души, и уже контуры кораблей обозначились. Однако Ану это не удовлетворило.

— Вот такие надо строить, — указала она на большие, мощные корабли, прибывшие издалека.

— Так это купцов-рахмадитов, — со вздохом отвечал Радамист. — Они секретами строительства не делятся. — И на ухо шепотом. — Очень богатые люди… единоверцы Мниха, его друзья.

— Хм, что ж ты с этого не начинал, — подбоченилась Ана. — А ну пошли — значит, и нашими они станут друзьями.