Учитель из Меджибожа

Командир полка выслушал жалобу сникшего обера. Пряча в усы лукавую усмешку, передал через переводчика, что это в самом деле невежливо со стороны разведчиков так грубо обходиться с гитлеровцами. И посулил, что в следующий раз, когда его бойцы отправятся в тыл к врагу, он прикажет им везти «языка» на лимузине…

До рассвета допрашивали пленного. Чуть свет его отправили в штаб армии, а лейтенант, смертельно усталый, поспешил в землянку, где отдыхали его друзья.

С его появлением все проснулись, окружили, стали допытываться, что сказал фашист и поправился ли «язык» начальству.

Кто-то вскипятил в котелке чай, развязал вещмешок и угостил лейтенанта чем пришлось. Затем подвинулись на верхних нарах, чтобы он мог поспать, пока еще тихо… Тут один из молодых бойцов обратился к нему:

— Товарищ лейтенант, говорят, до войны вы преподавали математику и немецкий язык. Где же вы научились воевать?

Илья Френкис, обжигая губы горячим чаем, улыбнулся.

— Понимаешь, Митюха, все это правда. Но воевать я научился лет с шести, в Меджибоже. Там на Буге стоит древняя крепость с бойницами, амбразурами. И мы, мальчишки, воевали целыми днями. Воевал и я, не подозревая, что эта наука мне еще пригодится…

Ребята весело смеялись, а он продолжал обжигать губы кипятком.

— Ну, пусть по-вашему, товарищ лейтенант, — не успокоился паренек. — А где же вы научились шутить, рассказывать веселые истории?

Илья пожал плечами и отодвинул от себя котелок.

— Понимаешь, друг, этого не объяснишь…

После долгой паузы продолжил:

— У нас все смеялись и шутили. Наши земляки утверждали, что десять минут смеха прибавляют человеку год жизни… А учились они у одного веселого человека, который давным-давно жил у нас и забавлял всех. Звали его Гершелэ из Острополья.

— А кто он был, этот весельчак?

Илья развел руками.

— Ну, как бы тебе объяснить, Митюха. Может, слыхал про такого — Насреддин из Бухары… Был в Средней Азии такой шутник, острослов, мудрец… Даже фильм о нем показывали…

— Конечно, слышал! Насреддин из Бухары… Он высмеивал баев, значит, кулаков, помогал бедным…

— Ну вот, такой же, примерно, был и у нас, в Меджибоже. И звали его Гершелэ из Острополья. Каждый народ имеет своего мудреца, веселого рассказчика… Вот и у нас он был. Давным-давно умер человек, а имя его навеки осталось в памяти народной…

Он неторопливо рассказывал о проделках и шутках своего знаменитого земляка, и молодые солдаты за животы хватались от смеха…

Лейтенант взглянул на часы.

— Да что мы тут разболтались! Спать надо! Скоро музыка фрицев заиграет и не даст выспаться.

Сбросил фуфайку, сапоги, взобрался на нары и вытянулся во весь рост, испытывая сладость отдыха. Его просили продолжить рассказ, но он махнул рукой:

— Другим разом, а теперь спать. Устал страшно. Спохватятся фрицы, что мы у них из-под носа выхватили столь важную персону, и такой сабантуй устроят, только держись!

Зима выдалась на редкость лютая. Мороз все крепчал, казалось, холоду конца не будет, а эти глубокие снега никогда не растают.

Лейтенант уверял, что после такой зимы им уже все будет нипочем. А когда окончится эта трудная и жестокая война, то тем, кто уцелеет, не страшно поселиться хоть и на Северном полюсе. Уверял: хоть нам и самим трудно, но морозы отлично заморозят фашистов, больше им уже не захочется зимовать в России. А тем временем бойцы укрепляли свои позиции, углубляли траншеи, хотя окаменевшая земля напоминала гранит, с трудом поддаваясь солдатским лопаткам и киркам. Все отлично понимали, что с наступлением оттепели враг с новыми силами обрушится на советские войска. То, что его остановили в донецких степях, на юге, и нанесли такие удары, заставили чуть не на всю зиму зарыться в землю, приводило фашистов в бешенство. Они постараются взять реванш.

Хотя зима тянулась как вечность, но и она подошла к концу. А когда подсохли дороги и настали теплые дни, тучи гитлеровских танков и самолетов, свежие дивизии, только что переброшенные сюда из других стран и фронтов, пошли в наступление и прорвали в нескольких местах линию обороны. Начались тяжелые бои за каждый клочок земли.

С большими потерями бойцы отбивали одну за другой танковые атаки. Перед траншеями, у самых брустверов, горели подбитые машины, валялись горы трупов хваленых немецких автоматчиков из тех, которые прошли всю Европу и здесь, на высохшей и потрескавшейся от жары донецкой степи, нашли свои могилы. Лишь час назад, а может, и того меньше, шли с автоматами в полный рост за броней они, эти белобрысые, озверевшие изверги с засученными рукавами, шли нахраписто, уверенно. Но далеко не прошли. Остались навечно лежать на дорогах и высохших травах…

Степь вокруг горела, дымилась, все содрогалось, скрежетало. Казалось, нет такой силы, которая устояла бы перед бешеным натиском фашистов. Полк стоял насмерть. Бойцы яростно сопротивлялись, то и дело переходя в контратаки.