Учитель из Меджибожа

Новый начальник форкоманды Рихард Шульц быстро утратил былой пыл. Попав несколько раз под жестокую бомбежку русской авиации, вываляв свой новенький мундир в грязи, он перестал присматриваться к внешнему виду подчиненных, не обращал внимания, правильно ли пришиты у них пуговицы и начищены ли до блеска сапоги. Понял, что на войне получают не только железные кресты, но и осиновые…

И его охватил смертельный страх. Он давно уже проклял тот день, когда попросился на фронт. Куда безопаснее было находиться в берлинских бомбоубежищах, когда русские, американцы или англичане налетали и бомбили город, чем сидеть вот здесь, в шахтерских глинобитных избушках, которые содрогались, рушились, рассыпались под ударами бомб… Не было здесь тех немецких железобетонных стен и перекрытий, где он просиживал ночи напролет, подкрепляясь бутербродами с украинским шпиком.

Да, попался, как кур во щи! А главное — не было тех берлинских знакомых, которые могли бы его вырвать из этого ада и отправить назад, туда, откуда он, дурак этакий, попросился на фронт…

Его сухое лицо отражало страх. Когда его вызывало начальство, поджилки тряслись у него как в лихорадке. Ноги подкашивались «Пронеси!» — молил бога. Лишь бы они но отправили его на передовые позиции! Хотя он еще там и близко не был, но знал по рассказам раненых, что там творится, встречая каждый день санитарные эшелоны.

Пришел к единственному выводу: надо поменьше попадаться начальству на глаза, не лезть в огонь, не портить отношения со своими людьми по команде. И еще — уступчивее относиться к местному населению, к этим мрачным и неблагодарным шахтерам, которые могут с ним жестоко расправиться, как они расправлялись не с одним офицером.

Подобно предыдущим начальникам, этот тоже требовал от своего переводчика, тайком, без свидетелей, слушать, что передает Москва, и докладывать только ему одному. Эрнст старательно делал это.

Незаметно подошло Первое мая. По этому случаю лейтенант решил задобрить своих подчиненных, да и жителей поселка.

Для солдат он приказал готовить сытный обед и выдать солидную порцию шнапса. Что касается мирного населения, то и для них надо устроить нечто вроде праздника.

Утром приказал согнать всех жителей поселка к разрушенной шахтной конторе, стоявшей на площади. С этими швайнами давно никто не вел откровенных бесед. Хоть приказа произносить речи не получал, но ведь здесь он хозяин и может проявить инициативу.

Эрнст посмотрел на шефа с нескрываемым удивлением. Что на него вдруг нашло?

Но приказ хоть и маленького паршивенького начальника — это приказ. Его следует выполнять.

Взяв с собой несколько человек, он отправился по избам поселка.

Много народу так и не удалось собрать — жители на подобные сборища шли неохотно. Хорошего им не скажут, а всякую ерунду слушать ни к чему. Лейтенант прибыл к месту сбора. Поднялся на широкие ступени бывшей конторы — только они и остались от некогда большого здания, — и начал читать собственную речь.

Но странное дело! Он читал по бумажке такие важные вещи, а эти хамы беспардонно зевали, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, чесали затылки. Спохватился: это ведь напрасная работа! Ни одна душа здесь не знает и, видать, знать не желает немецкую речь. Подозвал переводчика, всучил ему свою речь и приказал читать написанное на русском языке.

Эрнст обомлел: текст был испещрен восхвалениями мудрому фюреру, ого славной свите, доблестным солдатам, генералам рейха и прочей пакости. Но что поделаешь, придется читать, переводить этот бред. Однако тут же пришла в голову другая мысль. Он сделает иначе: будет глядеть в бумагу, а говорить другое, перевернет все по-своему, Шульц все равно не понимает ни бельмеса.

А риск? Ведь в толпе может оказаться полицай, предатель или немец, знающий русский язык. Ну что ж, пусть слушает! Опасно? А разве он все время не находится в смертельной опасности? Разве не ходит по краю пропасти? Он скажет, и все почувствуют, как близок день, который станет для них настоящим великим праздником.

Эрнст держал в руках текст начальника и сильно волновался. Было страшновато, но страх следует преодолеть. Люди уже научились понимать его с полуслова. Делая вид, что читает из бумаги, громко начал:

— Граждане, лейтенант Рихард Шульц хочет произнести речь к празднику Первого мая. Но так как он вашего языка не знает, то переведу я…

Он поклонился в сторону шефа, стоявшего в сторонке с сигаретой в зубах. А тот, услышав свое имя, кивнул головой.

— Вы слышите, люди, как гремит там артиллерия? Это приближается Советская Армия… Она наносит смертельные удары по своему врагу, которому недолго осталось топтать нашу землю. Недалек тот день, когда вы сможете свободно праздновать свои праздники и вспоминать как страшный сон властвование хозяев лейтенанта Рихарда Шульца…

Тот, услыхав свое имя, опять артистически поклонился.