Учитель музыки

    - Ну, господин Скуле принял известие об отказе от его услуг на удивление спокойно. Он улыбался, шутил, говорил, что я была одной из лучших его учениц, но что он даже рад нашему отказу, потому что у него появились новые ученики - дети, - в которых ему хотелось бы вложить всю свою душу, весь педагогический талант, а это требует времени, которого теперь станет у него больше. Что-то в этом роде он говорил. Муж сказал, что оформит расчёт в «Гезе Хусверк» и отправит извещение господину Скуле почтой, вместе с деньгами. Господин Скуле на это возразил, что не доверяет почте, особенно в денежных вопросах, и говорил, что очень и срочно нуждается в деньгах, что ему нечем даже заплатить за квартиру. Тогда супруг сказал, что занесёт ему деньги лично, сразу, как только расторгнет договор и оформит расчёт. Он ещё сказал, что господин Скуле даже выиграет от такого поворота всего этого дела, потому что получит неустойку за одностороннее расторжение контракта.

    - Господин Витлав Эриксон выполнил своё обещание?

    - Затрудняюсь ответить. Выполнил как минимум наполовину. Дело в том, что после того как он ушёл в «Гезе Хусверк» я его больше не видела. Я звонила в фирму - потом, когда он не вернулся домой, и я поняла, что с ним что-то случилось. Служащий фирмы сказал, что муж оформил расторжение договора и получил уведомление о расчёте, который должен предоставить господину учителю. А занёс ли муж деньги господину Скуле, я не знаю.

    - Занёс, Хельга, занёс, - вмешался Эриксон. - Зачем ты лжёшь, объясни мне?

    - Господин Скуле, - обратился комиссар к Эриксону, - я прошу вас молчать, пока к вам...

    - Идите к чёрту, комиссар! - закричал Эриксон. - Идите к чёрту, понятно вам? Если у вас есть претензии к этому чёртову учителю музыки с мерзкой фамилией Скуле, так ему их и предъявляйте, а меня оставьте в покое! А ты, ты Хельга... Как ты могла? Я ожидал всего, но это... Что тебе нужно? Мои деньги? Мой дом? Моя жизнь? Или всё и сразу?

    Хельга закрыла лицо руками, зарыдала. Комиссар кивнул сержанту; тот сноровисто извлёк из упаковки тонкий упругий ремешок и быстро надел его на голову Эриксону, перехватив нижнюю челюсть так, что тот больше не мог раскрыть рта.

    Комиссар успокаивал Хельгу и поил её водой, а потом ещё долго задавал всякие дурацкие вопросы, по делу и не очень, выяснял детали и цеплялся к словам. Наконец устало откинулся на спинку стула и потёр глаза.

    - У меня больше нет к вам вопросов, мадам Эриксон, - сказал он, тупо глядя в свои бумаги.

    Хельга, не глядя на Эриксона, кивнула, поднялась.

    - Я могу идти, комиссар?

    - Да, конечно, - промычал тот, не отрываясь от бумаг.

    Она ещё минуту стояла, словно хотела что-то сказать. Эриксон ждал её взгляда, ждал, что она сейчас заплачет, бросится к нему, будет просить прощения, и всё разрешится. Но нет, этого не случилось - осень, безумие, безнадёжность и смерть окончательно вступили в свои права. Услужливый сержант закрыл за Хельгой дверь, вернулся к компьютеру.

    По знаку комиссара капрал снял с головы Эриксона ремешок, взял под локоть, заставляя подняться.

    - Проснуться, - пробормотал инженер. - Мне просто нужно проснуться. Это всё сон. Разбудите меня, капрал, дайте хорошего подзатыльника.

    Комиссар Вальхоф задумчиво посмотрел на него, потёр подбородок, закурил новую сигарету.

    - Да, это бывает, господин учитель, - сказал он. - Бывало и у меня такое пару раз. Но только, господин Скуле... вы же чокнутый, а от безумия не проснёшься, и от жизни тоже. Ну, разве что, на том свете... Так что сбежать отсюда у вас не получится. Впрочем, если только - в полное и окончательное безумие.

    - Вам Габриэль Клоппеншульц кем приходится? - усмехнулся Эриксон.

    Комиссар посмотрел на него усталым взглядом, покачал головой, кивнул капралу: «Ведите».

Эпилог

    Ладно, в душ она сходит вечером, дома. «Не надо было дрыхнуть, коняга ты такая, - выругала себя Линда. - Надо было пойти и смыть с себя всё».

    Она сбросила футболку и лифчик, кое-как обмыла под умывальником в туалете шею и грудь, потёрла подмышки и обкатала шариком дезодоранта. Подняв юбку, присев и сосредоточенно сопя, долго елозила между ног гигиенической салфеткой. Иссохшее, всё в трещинах, мыло отказывалось мылиться, так что руки она мыла минут пять, попутно рассматривала в зеркало лицо, напяливая на него дурацкие выражения, и фыркала над особо смешными гримасами.