– Аня? – уточнил Данила и, убедившись, что речь идет именно о ней, продолжил: – Было совсем плохо. Сейчас, кажется, чуть лучше, хотя я лично очень беспокоюсь.
Максим сцепил руки на животе и с силой бросил их в сторону головы. Видимо, иначе поднять их вверх он не мог. Подложив руки под голову, чтобы лучше видеть Данилу, Максим принялся объяснять нам свое решение:
– Она должна перебеситься. Помучается месяц, другой, третий, может быть, полгода, и все пройдет. Все проходит, и это пройдет. Время лечит. Если нет, мне придется с собой покончить, чтобы ее освободить. Но я не хочу этого делать, потому что это неправильно. Если мне суждено так, – Максим кивнул подбородком на свое полуживое тело, – значит, буду страдать. А ей – не суждено. Она не должна. Она может быть счастлива, но калека такую женщину счастливой не сделает. Потом она все поймет. Любовь – это хорошо, это важно, но меня любить ей незачем. Переживет, помучается, успокоится и найдет себе кого-нибудь, кто сможет о ней позаботиться…
– Тебе нужно с ней встретиться, – сказал Данила. – И рассказать все это, как есть. Если ты так вправду думаешь. Мы должны быть честными с теми, кого любим. Или ты хочешь, чтобы она восприняла это как предательство и жестокость? Ты хочешь, чтобы она с этим чувством ходила по миру?
– Она должна понять, – Максим произнес это так, будто бы искал у Данилы подтверждения своим словам.
– Понять-то поймет. Да вот только ты сам должен ей это сказать.
– Она ответит, что она так не может, что это будет предательством с ее стороны. Гы пойми, я не хочу, чтобы она так себя чувство вала. Пусть уж лучше думает, что я подлец, что я с ней вот так обошелся. Ей так будет легче.
– А тебе не кажется, – Данила улыбнулся, – что это ее жизнь и она должна сама сделать свой выбор?
– Но… – протянул Максим.
– Вот тебе и «но», – ответил Данила. – Пойдем, Анхель. Нам пора…
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
– Нерон заперся в своих – покоях и дрожал от ужаса. Власть императора – это любовь его народа. И нет для этой власти ничего хуже разгневанной толпы.
«Что, если чернь догадается? – шептали тонкие пересохшие губы императора. – Что, если она поверит этим слухам?..»
Несчастный, он уже и сам верил в свою выдумку. Ему казалось, будто бы Рим действительно подожгли христиане. А теперь они еще устроили против него заговор!