— Ага, в деревню хочешь сбежать! А у нас тут как раз пальба начнется. А защищать свободу слова, собраний и шествий кто за тебя будет? Пушкин?
— Пушкин свое отзащищал. И вроде неплохо справился.
— Почему именно сейчас! Как некстати, хоть бы…
— Конечно, военные перевороты обычно к престольным праздникам приурочивают, в крайней случае к Первомаю, а сегодня — будний день. Погорячились.
— Сегодня как раз праздник и есть. Шестое августа по-старому — Преображение Господне. Все, господа-коллеги. Пойду сосиски есть с «Дымком».
Отправляюсь домой. Очень содержательно прошло общее собрание нашего трудового коллектива.
76
19 августа, 17 часов. Наконец я дождался новостей от нашего телевизора. Свершилось. Пресс-конференция. Второй акт чайковского балета. Пляшет группа престарелых отморозков. Что они говорят? Напрягаю слух, мозг — и совершенно бесполезно. Все пролетает мимо — оказывается, всего-то за три-четыре года я перестал понимать этот язык. Они, как рыбы, губами хлопают, а звука — нет. Горбачев поехал погреться в Форос, и его там хватил внезапный кондратий. «Но он скоро поправится. Реформы будут продолжаться». Они, кажется, сами себя не слышат. Девочка встает, такая симпатичная. Вопрос: «Вы понимаете, что совершили государственный переворот?». Спокойно так, с улыбочкой. Ой, какая молодчина. Самый отмороженный отморозок ей отвечает. Он ей от-ве-ча-ет. Если они действительно совершили переворот, то зачем отвечать? Скрутить ее — и в кутузку. Корреспонденты иностранные тоже какие-то вещи неприятные говорят. И все это в прямом эфире. Почему не порезали? Не дали в записи? На телевизоре, что ли, такой же бардак, как в головах у этих козлов? А Ельцин? Вот говорят, если он будет плохо себя вести и неправильные страсти накалять — мы его будем воспитывать. Воспитывать, значит, будут с элементами садизма и насилия.
Оказывается, грядет великий подъем сельского хозяйства, и теперь нам надо не всякой фигней заниматься, а всей толпой бороться за урожай. Там такие проблемы! Бензин-то нынче дорог, не укупишь! Ох ты, блин, новость-то какая!
Почему никто не говорит, что водка подешевеет, а «Приму» будут вообще бесплатно раздавать? Неужели я пропустил? Главное-то, главное — как же я так. А ведь не дадут больше повторов. Один раз обмарались, второго уже не допустят.
Нет, войска они не вводили в Москву. Все эти танки только в воспаленном мозгу населения существуют.
Пуго-то какой непуганый, гляди-ка. Подтянутый весь. Хе-не-рал. Ети его мать. Кончили. Что это было?
Главный вывод — я задыхаюсь без информации. Мне ее не хватает физически, как воздуха. А ведь я жил до 27 лет в закупоренном пространстве, куда мне вливали только тщательно отфильтрованный базар и в строго отмеренных дозах.
19 августа, 19 часов. Пьем чай с Иришкой. Она жалуется, что квартира на верхнем этаже, а крыша течет. Надо делать ремонт. Крышу никто чинить не собирается. Дождь пойдет — опять зальет. А что тут будет, пока все в Германии? Да и как теперь улететь? Иришка подливает чай.
— Что делать-то будем?
— Ну как же, сражаться за свободу.
— Ой, это ты будешь сражаться? Ты ведь даже стрелять не умеешь.
— Иришка, стрелять — это не наш метод. Мы будем сражаться словом.
— Да ведь все газеты позакрывали. А если в тебя будут стрелять, ты тоже словом будешь сражаться?
— Мы брать преград не обещали. Мы будем гибнуть откровенно.
— Ладно тебе. Ох, как тревожно. Добром это все не кончится.
— Это точно. Кончится чем-то другим.
Беру зонтик и прощаюсь. Мы церемонно целуемся. Я еду домой. В подземном переходе вижу людей, которые толпятся около колонны. Подхожу поближе. Прямо на гранит приклеен листочек A4. Почему-то на желтоватой бумаге, текст отпечатан на машинке. Обращение Президента России Бориса Ельцина. Всенародно избранный российский Президент объявляет ГКЧП вне закона.
Я смотрю на этот листочек. Конечно, «вне закона», но исполнять законы может только сильная власть, а что может эта бумажка против танков на улицах? Но странное чувство. А ведь может. Да, вот эта бумажка — может. Это чувствуют все, кто стоит вокруг меня. И растерянность уходит, крепнет уверенность в завтрашнем дне — именно завтра все и будет решаться. Внутреннюю смуту и тревогу вытесняет гнев. И уже неважно, сколько у них танков и спецназа.
78
19 августа, 23 часа. Спускаюсь в метро. Еду в ночном полупустом поезде. Окружающая среда, плотная, как переохлажденный пар. Чтобы началась конденсация достаточно пролета элементарной частицы. Ельцин — такая частица. Вокруг него и начнется процесс возникновения новой реальности. Уже начался. Почему они его не арестовали? Дебилы совсем. Нет, они не дебилы — у них просто нет инструментов управления, они не контролируют реальность, потому что ее не видят. Они действуют в той реальности, которой уже не существует. Они думали: вот мы цыкнем — и никто не пикнет. Они цыкнули — ну и получили. Встала девчонка и говорит: «Вы — козлы». Встал Ельцин и говорит: «Да вы вообще никто». Как же так? Все должны по стойке смирно стоять. А вот не стоят. И что дальше делать — они не знают.