Читаем Учитель цинизма. Точка покоя полностью

Встречаемся на «Белорусской кольцевой». Народу битком. Девчонки листовки раздают. Стены сплошь оклеены газетами. Просто праздник стенной печати. Выходим на «Краснопресненской» и идем к Белому дому. Здесь много людей. Прямо в переулке стоит танк. На нем девушка. Кричит: «Они струсили! Язов подал в отставку! Они разбегаются!». Неужели? С чего бы это? Очень хочется ей верить. Спускаемся к Белому дому. Все вокруг слушают радио.

Юноша в кожаной куртке обнимает девушку, прижимает ее к себе. Как будто хочет ее спрятать. Любит, наверное. Чего сюда притащил? Да ведь девушки нынче самостоятельные, еще неизвестно, кто кого притащил. Я бы Ольгу ни за что не пустил. В глазах юноши стоит страх. Неужели у меня такие же глаза?

Мы куда-то идем. Здесь люди уже давно. Они собраны и деятельны. Каждый знает свое место, а мы пока не вписываемся. Садимся у костра. Какое-то броуновское движение. Все пытаются что-то узнать. Радио ни на секунду не умолкает. Возникают, циркулируют и растворяются слухи. Все об одном и том же: либо сейчас начнется штурм, либо ГКЧП накрылся медным тазом.

Напряжение растет. На Садовом начинается стрельба. Мы вскакиваем на парапет: отсюда видно, как в небо уходят трассы. Очень красиво. У меня дрожат колени. Я матерю себя последними словами. Но стоять не могу. Сажусь на парапет и независимо закидываю ногу на ногу. Вот, блин, защитник выискался. Стрельба быстро смолкает. От Садового подходят люди. Танки протаранили баррикаду из троллейбусов. Много раненых и погибших. Но танки ушли. Садовое пустое. Теперь надо ждать настоящий штурм. Он начнется в ближайшие часы.

Литовец рассказывает, как надо останавливать танки. Он опытный: в Вильнюсе уже занимался этим делом.

— Танк надо окружить и медленно отступать. Ни в коем случае не бросаться под траки. На броню тоже прыгать не надо. Просто остановить. Обзор нельзя закрывать — механик должен все видеть. Сослепу он может таких дел наделать… Пусть смотрит и видит, что мы люди, и он — человек. Это и есть наше оружие.

— А они захотят остановиться-то?

— А если стрелять начнут?

— Мы считаем, что они люди. Иначе все вообще бессмысленно.

— На Садовом что, не люди были?

— Там все неправильно делали. Не надо было в тоннель бросаться и обзор у танков закрывать. Танки прошли бы по Садовому и ушли.

— Они и ушли, только народу покрошили немерено.

— Погибших человек сто, говорят. Не считая раненых.

— Да нет, вроде поменьше.

— Они открыли огонь поверх цепей, и пули по навесной падали на людей.

— Раз трупы есть, они теперь не остановятся, им терять нечего.

— А может, наоборот — в штаны наложат и разбегутся?

— Хорошо бы, конечно…

Шеварднадзе приехал. Идет сквозь толпу. Ему аплодируют. Он тронут таким приемом. Все-таки мужественный человек. Мог бы и отсидеться, а вот приехал ведь.

— На мост! Цепи на мост! Танки уже на Кутузовском.

Стены Белого дома кажутся теплыми на ощупь. Хочется к ним прижаться. Но нельзя, нужно идти на мост.

Светка улыбается.

— Какая ночь хорошая.

— Живым все хорошо.

— Почему у тебя все шутки похоронные?

— Да ведь они у меня всегда такие.

— Не замечала.

Толик командует:

— Пошли уже. Хватит прохлаждаться.

Он строит нашу инвалидную команду, и мы идем на мост. Стоим. Перед нами только одна редкая цепь. За нами еще цепи. Мост впереди пустой. Кутузовский, насколько можно видеть, тоже пустой и темный. Вроде вдалеке появилась машина. Наверно, сейчас танки пойдут. Люди тихо переговариваются. Ничего не происходит. Стоим. Минуты тяжелые, как гири. Мы их двигаем, навалившись плечом.

Подходит юноша. Он возбужден.

— Танки развернулись на Можайке и уходят из города.

Опять эта пытка надеждой. А может, атака так и не начнется? Потусуемся на свежем воздухе и домой пойдем? Эх, только что-то не верится.

Танки так и не появились. Цепи на мосту начинают разбредаться. Мы сидим у костра. Почему-то все время возникают разговоры, что должен приехать Патриарх. Он как будто даже выехал.

— Да, если бы сейчас пришел, то вообще все, кто тут есть, обратились бы.

— Расслабься. Патриарх сейчас небось молебен служит за здравие ГКЧП и танки окропляет, чтобы мы им красочку не поцарапали.

— Эх, неверы! А я знаю, придет, может, инкогнито. Может, он уже здесь. Сидит у костра, безо всяких там мантий и панагий. Слушает вас и тихо-тихо молится за всех, и поэтому нас с вами до сих пор никто не тронул.

— Тогда он не Патриарх, а Христос.

— Почему бы ему не последовать достойному примеру?

К костру подходит человек.

— Цепи нужны на набережную и к третьему подъезду — там сейчас атака «Альфы» начнется.

— Вот тогда и узнаем, кто за нас молится.

Светка задумчиво:

— А у меня помидоры есть, может, понадкусаем?

Стелем на парапет газетку. Едим Светкины помидоры. Все уже здорово устали. На набережной людей совсем мало — может, человек сто. Никто не строится в цепи. Люди стоят редкой толпой и ждут. Сейчас здесь выдвинется «Альфа». Но «Альфа» все-таки люди же, не танки. Может, не так страшно.

Перейти на страницу:

Все книги серии журнал "Новый мир" №7. 2012

Рассказы
Рассказы

Валерий Буланников. Традиция старинного русского рассказа в сегодняшнем ее изводе — рассказ про душевное (и — духовное) смятение, пережитое насельниками современного небольшого монастыря («Скрепка»); и рассказ про сына, навещающего мать в доме для престарелых, доме достаточно специфическом, в котором матери вроде как хорошо, и ей, действительно, там комфортно; а также про то, от чего, на самом деле, умирают старики («ПНИ»).Виталий Сероклинов. Рассказы про грань между «нормой» и патологией в жизни человека и жизни социума — про пожилого астронома, человеческая естественность поведения которого вызывает агрессию общества; про заботу матери о дочке, о попытках ее приучить девочку, а потом и молодую женщину к правильной, гарантирующей успех и счастье жизни; про человека, нашедшего для себя точку жизненной опоры вне этой жизни и т. д.Виталий Щигельский. «Далеко не каждому дано высшее право постичь себя. Часто человек проживает жизнь не собой, а случайной комбинацией персонифицированных понятий и штампов. Каждый раз, перечитывая некролог какого-нибудь общественно полезного Ивана Ивановича и не находя в нем ничего, кроме постного набора общепринятых слов, задаешься справедливым вопросом: а был ли Иван Иваныч? Ну а если и был, то зачем, по какому поводу появлялся?Впрочем, среди принимаемого за жизнь суетливого, шумного и бессмысленного маскарада иногда попадаются люди, вдумчиво и упрямо заточенные не наружу, а внутрь. В коллективных социальных системах их обычно считают больными, а больные принимают их за посланцев. Если кому-то вдруг захочется ляпнуть, что истина лежит где-то посередине, то этот кто-то явно не ведает ни середины, ни истины…Одним из таких посланцев был Эдуард Эдуардович Пивчиков…»Евгений Шкловский. Четыре новых рассказа в жанре психологической новеллы, который разрабатывает в нашей прозе Шкловский, предложивший свой вариант сочетания жесткого, вполне «реалистического» психологического рисунка с гротеском, ориентирующим в его текстах сугубо бытовое на — бытийное. Рассказ про человека, подсознательно стремящегося занять как можно меньше пространства в окружающем его мире («Зеркало»); рассказ про человека, лишенного способностей и как будто самой воли жить, но который, тем не менее, делает усилие собрать себя заново с помощью самого процесса записывания своей жизни — «Сейчас уже редко рукой пишут, больше по Интернету, sms всякие, несколько словечек — и все. По клавишам тюк-тюк. А тут не клавиши. Тут рукой непременно надо, рукой и сердцем. Непременно сердцем!» («Мы пишем»); и другие рассказы.

Валерий Станиславович Буланников , Валерий Станиславович Буланников , Виталий Владимирович Щигельский , Виталий Николаевич Сероклинов , Виталий Николаевич Сероклинов , Евгений Александрович Шкловский , Евгений Александрович Шкловский

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Кто оплачет ворона?
Кто оплачет ворона?

Про историю России в Средней Азии и про Азию как часть жизнь России. Вступление: «В начале мая 1997 года я провел несколько дней в штабе мотострелковой бригады Министерства обороны республики Таджикистан», «совсем рядом, буквально за парой горных хребтов, моджахеды Ахмад-шаха Масуда сдерживали вооруженные отряды талибов, рвущихся к границам Таджикистана. Талибы хотели перенести афганскую войну на территорию бывшего Советского Союза, который в свое время — и совсем недавно — капитально в ней проучаствовал на их собственной территории. В самом Таджикистане война (жестокая, беспощадная, кровопролитная, но оставшаяся почти неведомой миру) только-только утихла», «комбриг расстроенно вздохнул и пробормотал, как будто недоумевая: — Вот занесло-то, ядрена копоть! И куда, спрашивается, лезли?!».Основное содержание очерка составляет рассказ о том, как и когда собственно «занесло» русских в Азию. Финальные фразы: «Триста лет назад Бекович-Черкасский возглавил экспедицию русских первопроходцев в Хиву. Триста лет — легендарный срок жизни ворона. Если бы речь шла о какой-нибудь суетливой бестолковой птахе вроде воробья, ничего не стоило бы брякнуть: сдох воробей. Но ворон! — ворон может только почить. Ворон почил. Конец эпохи свершился».

Андрей Германович Волос

Публицистика / История / Образование и наука / Документальное

Похожие книги