Читаем Учитель цинизма. Точка покоя полностью

Хотя тревожные звоночки случались уже в мае. Стою я в очереди в винный отдел. Очередь подходит, протягиваю трешку, продавщица, ничего не спрашивая, протягивает мне бутылку портвейна и сдачи не дает. Портвейна на витрине нет, и торговля идет из-под прилавка. Стоит портвейн 2-70. Стало быть, тридцать копеек — за услугу. Но я почему-то не хочу портвейна. И говорю: «Пожалуйста, бутылку сухого». Сухое стоит на витрине по 2-30. Продавщица выдерживает суровую паузу, смотрит на меня крайне подозрительно и вдруг: «А паспорт у тебя есть? Ну-ка паспорт предъяви! Тебе небось восемнадцати нет». Если портвейн из-под полы, то мой возраст никого не интересует, а вот если сухое с витрины, то очень даже. Я несколько опешил. Но к разочарованью суровой блюстительницы закона паспорт у меня с собой. И она, демонстрируя всем своим видом очевидную мою глупость, — не может же человек всерьез предпочесть сухое, которого навалом, портвейну, который в таком остром дефиците, — дает мне сухое и с тяжелым сердцем отсчитывает сдачу. Еще совсем недавно попросить паспорт ей бы и в голову не пришло. А тут надо же — зерна просвещенья дали нежданные всходы. Я подумал: что-то происходит, но думать дальше было лень. И вот грохнуло.

Мы с Олей пришли в ресторанчик в саду Эрмитаж. Я заказал любимые почки в сметанном соусе. Оля почки никогда не любила и выбрала отбивную. И я попросил бутылку вина. Водку заказывать постеснялся. Знал ведь, что Оле не очень нравятся мои порочные наклонности. Официантка записала заказ, а когда речь зашла о вине, сказала: «Ничего спиртного нет». Просто цитата из Венички. Вымя, то бишь почки, — есть, а хереса нет. «Как нет?» — «Просто нет, мы сегодня спиртное не подаем». Но я был слишком занят своей дамой, ко мне так внезапно благосклонной, чтобы всерьез огорчиться.

Мы перекусили, и я пригласил Олю на свой день рождения на Яхрому, куда должны были съехаться мои друзья. Она выдержала паузу. На лице ее отразилась борьба противоположностей, но единство победило. «Хорошо, я приеду». Я был почти счастлив, но счастью своему поверить боялся. Может, и приедет. Она ведь и раньше приезжала, и ничего хорошего из этого никогда не получалось. Но какая-то шальная надежда проклюнулась. Мы договорились встретиться на Савеловском и разъехались собирать рюкзаки.

22

Я планировал закупиться в магазине недалеко от вокзала и не особенно беспокоился. Но когда к этому магазину приблизился — ужаснулся. Здесь творилось что-то невероятное. Очередь была примерно бесконечной. Оказалось, что этот магазин — один из немногих во всем огромном городе, где водка была. А больше ее практически нигде не было — русский народный напиток просто исчез.

Я попытался пройти с заднего крыльца, показать паспорт, взмолиться, пасть на колени, объяснить, что вот у меня, к несчастью, именно сегодня день рождения. Но таких умных тоже оказалось человек сто, и пробиться даже к заднему крыльцу не представлялось возможным. За какие-то безумные деньги я смог купить только одну уже початую бутылку коньяка в вокзальном ресторане — здесь мне повезло больше, чем Веничке. Но что такое одна бутылка коньяка на десять человек? Это же только понюхать. Я был близок к отчаянию.

Когда Оля вышла на платформу, я хотел ее поцеловать — чисто дружески, в щеку, но она меня мягко отстранила. А вот проблему резкой нехватки спиртного она решила легко. «Одна бутылка есть?» — «Есть», — ответил я упавшим голосом. «Вот и отлично, будем пить пробочками — по пять граммов на человека за один подход. То есть чисто символически. Устроим символический день рождения. У тебя такого никогда не было. Почему не попробовать?». Остальные мои гости тоже неожиданно весело поддержали этот вариант. Мы загрузились в электричку и трезвые, практически без спиртного отправились на праздник.

Вряд ли кто-то из хозяйственных руководителей и партийных деятелей представлял, какой они себе приготовили самоубийственный удар в виде этой антиалкогольной кампании. Наверное, СССР пал не только в борьбе с пьянством, но эта борьба настолько подорвала его силы, что ни на что больше их уже не хватило. В первые же месяцы бюджет недополучил огромные деньги. Оказалось, что социалистические экономисты и считать-то толком не умеют, — объемы выручки от алкоголя они оценили чуть ли не в десять раз ниже реальных.

А мы справляли первый в моей взрослой жизни безалкогольный (ну почти) день рождения.

23

По дороге от станции до места мы периодически останавливались, доставали единственную бутылку коньяка, наливали в пробку, и каждый, кто эту пробку выпивал, произносил длинный тост. Такого количество тостов, посвященных имениннику и желавших ему исключительного ума и здоровья, я не услышал за всю оставшуюся жизнь.

Разбили лагерь. Развели костер. Мочалов пощипывал гитару. Мы закусывали и тянули из пробочки коньяк. Все происходило именно так, как предписывал Веничка, — медленно и неправильно.

Перейти на страницу:

Все книги серии журнал "Новый мир" №7. 2012

Рассказы
Рассказы

Валерий Буланников. Традиция старинного русского рассказа в сегодняшнем ее изводе — рассказ про душевное (и — духовное) смятение, пережитое насельниками современного небольшого монастыря («Скрепка»); и рассказ про сына, навещающего мать в доме для престарелых, доме достаточно специфическом, в котором матери вроде как хорошо, и ей, действительно, там комфортно; а также про то, от чего, на самом деле, умирают старики («ПНИ»).Виталий Сероклинов. Рассказы про грань между «нормой» и патологией в жизни человека и жизни социума — про пожилого астронома, человеческая естественность поведения которого вызывает агрессию общества; про заботу матери о дочке, о попытках ее приучить девочку, а потом и молодую женщину к правильной, гарантирующей успех и счастье жизни; про человека, нашедшего для себя точку жизненной опоры вне этой жизни и т. д.Виталий Щигельский. «Далеко не каждому дано высшее право постичь себя. Часто человек проживает жизнь не собой, а случайной комбинацией персонифицированных понятий и штампов. Каждый раз, перечитывая некролог какого-нибудь общественно полезного Ивана Ивановича и не находя в нем ничего, кроме постного набора общепринятых слов, задаешься справедливым вопросом: а был ли Иван Иваныч? Ну а если и был, то зачем, по какому поводу появлялся?Впрочем, среди принимаемого за жизнь суетливого, шумного и бессмысленного маскарада иногда попадаются люди, вдумчиво и упрямо заточенные не наружу, а внутрь. В коллективных социальных системах их обычно считают больными, а больные принимают их за посланцев. Если кому-то вдруг захочется ляпнуть, что истина лежит где-то посередине, то этот кто-то явно не ведает ни середины, ни истины…Одним из таких посланцев был Эдуард Эдуардович Пивчиков…»Евгений Шкловский. Четыре новых рассказа в жанре психологической новеллы, который разрабатывает в нашей прозе Шкловский, предложивший свой вариант сочетания жесткого, вполне «реалистического» психологического рисунка с гротеском, ориентирующим в его текстах сугубо бытовое на — бытийное. Рассказ про человека, подсознательно стремящегося занять как можно меньше пространства в окружающем его мире («Зеркало»); рассказ про человека, лишенного способностей и как будто самой воли жить, но который, тем не менее, делает усилие собрать себя заново с помощью самого процесса записывания своей жизни — «Сейчас уже редко рукой пишут, больше по Интернету, sms всякие, несколько словечек — и все. По клавишам тюк-тюк. А тут не клавиши. Тут рукой непременно надо, рукой и сердцем. Непременно сердцем!» («Мы пишем»); и другие рассказы.

Валерий Станиславович Буланников , Валерий Станиславович Буланников , Виталий Владимирович Щигельский , Виталий Николаевич Сероклинов , Виталий Николаевич Сероклинов , Евгений Александрович Шкловский , Евгений Александрович Шкловский

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Кто оплачет ворона?
Кто оплачет ворона?

Про историю России в Средней Азии и про Азию как часть жизнь России. Вступление: «В начале мая 1997 года я провел несколько дней в штабе мотострелковой бригады Министерства обороны республики Таджикистан», «совсем рядом, буквально за парой горных хребтов, моджахеды Ахмад-шаха Масуда сдерживали вооруженные отряды талибов, рвущихся к границам Таджикистана. Талибы хотели перенести афганскую войну на территорию бывшего Советского Союза, который в свое время — и совсем недавно — капитально в ней проучаствовал на их собственной территории. В самом Таджикистане война (жестокая, беспощадная, кровопролитная, но оставшаяся почти неведомой миру) только-только утихла», «комбриг расстроенно вздохнул и пробормотал, как будто недоумевая: — Вот занесло-то, ядрена копоть! И куда, спрашивается, лезли?!».Основное содержание очерка составляет рассказ о том, как и когда собственно «занесло» русских в Азию. Финальные фразы: «Триста лет назад Бекович-Черкасский возглавил экспедицию русских первопроходцев в Хиву. Триста лет — легендарный срок жизни ворона. Если бы речь шла о какой-нибудь суетливой бестолковой птахе вроде воробья, ничего не стоило бы брякнуть: сдох воробей. Но ворон! — ворон может только почить. Ворон почил. Конец эпохи свершился».

Андрей Германович Волос

Публицистика / История / Образование и наука / Документальное

Похожие книги