Учителя эпохи сталинизма

Подавляющее большинство вакансий приходилось на сельские школы, где общественная и культурная изоляция соединялась с трудностями школьного фронта. Даже до начала кампании всеобщего обучения чиновники сетовали, что многие выпускники педагогических курсов избегают отправки на село. Вот и получалось, что в городе опытные и подготовленные учителя числились безработными, а в сельских школах оставались вакансии. В 1929 г. чиновники «вдруг» нашли триста квалифицированных учителей на московской бирже труда, многие из них «предпочитали сидеть без работы, но не покидать города». Руководители Наркомпроса внесли этих учителей в «особый список для отправки на работу в отдаленные районы», включая Урал и Дальний Восток. Однако год спустя директор московского отдела образования Любимова пожаловалась, что на бирже труда все еще зарегистрированы почти семьсот учителей. Из них только двести двадцать согласились на курсы переподготовки, восемьдесят пять пробыли там один день, а пятьдесят тут же исчезли^{183}.

Советские чиновники решали вопросы с вакансиями теми же способами, что и кадровые проблемы в ходе коллективизации, прибегая и к увещеваниям, и к принуждению. Все это время городских учителей «добровольно» посылали в сельские школы, особенно в Сибирь, на Крайний Север, в Центральную Азию и на Дальний Восток. «Доброволец» получал подъемные в размере месячной зарплаты и вскоре мог спокойно возвращаться в город — при этом считалось, что он два года проработал в деревне. Осенью 1930 г. во время праздников обратили на себя внимание «добровольцы» вроде Левиной, заявившей, что всеобщее обучение — задача для «передовых учителей», и Яковлева, чей призыв звучал эхом официальной риторики:

«Узким местом культурного фронта… является сейчас недостаток педкадров в деревне. Вот почему ударники-просвещенцы должны в первую очередь откликнуться на мобилизацию. Я объявляю себя добровольно мобилизованным на работу в деревню».

Оба учителя призывали коллег вместе с ними отправиться в сельскую местность. Через несколько дней газета «Ленинградская правда» опубликовала фото учителей-добровольцев на пути в сельские школы^{184}.

В Москве расхваливали двести ударников-просвещенцев за их согласие, но отдел образования также сообщал, что «в отдельных случаях наблюдались колебания, ставка на самотек и даже прямые отказы от выполнения разверстки». В других городах учителя тоже противились отправке в деревню. В Азербайджане на месте назначения показались меньше половины выпускников педагогических курсов, и даже эти несколько учителей скоро перебрались в город^{185}.

Когда увещевания не приносили результата, на учителей начинали оказывать все возрастающие давление. В заметке «Цозик дезертир» ленинградская газета подвергла критике кандидата в члены партии, который отказался ехать в деревню. В другом регионе двух учителей исключили из профсоюза за отказ от подобных назначений. Взывая к совести архангельских учителей, которые отказались покинуть город, газета «Правда Севера» также заклеймила как «дезертиров с культурного фронта» учительницу Паршину, которая согласилась с назначением в деревню, но так там и не появилась, и учителей Смирнову, Костылеву и Мезенову, каждая из которых открыто отказалась поехать в сельскую школу. В фильме «Одна», о котором шла речь в предыдущей главе, учительница Кузьмина сначала противилась назначению в алтайскую деревенскую школу, потому что хотела остаться в Ленинграде. Все в душе у нее перевернулось, когда из громкоговорителя (символизирующего государственную мощь) раздались слышные всем на улице слова: «Трусы, любители комфорта, враги власти Советов не нужны на местах. Поэтому, если возможно, оставьте учительницу Кузьмину, не желающую ехать в Сибирь, здесь»^{186}.