Учителя эпохи сталинизма

Если верить Скотту, самые серьезные проблемы в кампании всеобщего обучения возникали с детьми, непосредственно пострадавшими от политических репрессий. В начале 1930-х гг. около полумиллиона детей отправились вместе со своими осужденными как «антисоветские элементы» родителями в ссылку, в спецпоселения^{210}. Сталинское руководство лицемерно заявило, что законы об обязательном обучении касаются и этих детей. В Уральской области за первые шесть месяцев 1931/1932 учебного года число учеников в лагерных школах выросло с 1 тыс. до 45 тыс. человек[23]. В таких школах, как и везде в Советском Союзе, учителей набирали с трудом. В уральских лагерях четверть ставок оставались вакантными. Так называемых вольных учителей не хватало (многие из них, назначенные на работу в лагеря, были «переназначены» отделами образования в обычные школы), поэтому в Нарымском районе и уральских лагерях половину из более чем 15 тыс. мест заняли «педагоги-переселенцы». Еще один красноречивый факт: ²/₃ директоров школ были политическими ссыльными. Местное начальство относилось к ссыльным учителям двояко. В начале 1932 г. уральская парторганизация решила не допускать к преподаванию ссыльных, но в 1934 г. Наркомпрос и руководство спецпоселений рекомендовали досрочное восстановление в правах тех ссыльных, которые хорошо проявили себя на работе в школе^{211}.[24]

Начальство спецпоселений ждало, что благодаря школе дети начнут поддерживать советский режим и что «антисоветская» система ценностей сойдет на нет. Свидетельств об отношениях людей в поселениях очень немного, и тем интереснее полученный ЦК партии в 1935 г. отчет о работе ста сорока школ в местах ссылки на Крайнем Севере. По мнению местных парторганизаций, сначала новая образовательная политика вызвала «крайне враждебное отношение к школе и у части детей, и у их родителей, как и ко всему, что делалось советской властью». Порой детей, которые вопреки воле родителей начали ходить в школу, выгоняли из дома. Если учесть, что во время учебы дети должны были «выразить согласие с политикой партии относительно кулаков (их родителей)» и даже докладывать о попытках родителей саботировать работу, воровать или совершать побеги из поселений, то скепсис и даже откровенная враждебность части взрослых не вызывает удивления. Однако далее в отчете говорится, что картина вскоре «решительным образом изменилась». Как только всех детей посадили за парты, авторитет и популярность школы заметно выросли. К 1935 г. партийные руководители докладывали, что распространение всеобщего обучения поселенцы встречают с энтузиазмом:

«Родители за свой счет просят открыть дополнительный 5 класс: “Мы и учителей сами оплатим”, — заявляют они. Родители школе очень помогают и очень интересуются ее повседневной работой»^{212}.

Обещание «мы и учителей сами оплатим» означает не просто поддержку государственной политики в образовании, но и признание решающей роли учителя в учебном процессе. Кампания всеобщего обучения, как и другие сталинские предприятия начала 1930-х гг., обещала весомые результаты в отдаленной перспективе. Увеличение числа учеников почти на 20 млн. человек, законы об обязательном обучении и растущая популярность советской школы сделали эту «массовую, боевую, политическую кампанию» важной частью сталинской «революции сверху». Советское правительство и коммунистические вожди положили начало кампании и руководили ею, а заботы по выявлению, зачислению, удержанию и обучению миллионов детей легли на плечи школьных директоров, отделов образования и, конечно, педагогов. Всеобщее обучение зависело от способности учителя стать посредником между родителями, детьми и общиной, с одной стороны, и органами власти, ее ожиданиями и требованиями, с другой.

Вовлекая детей и их родителей в школьную жизнь, примиряя ожидания политического режима с общиной и систему ценностей общины с этим режимом, своей жизнью и работой показывая преимущества образования, учителя играли важнейшую роль в развитии всеобщего обучения. И отражалось это не только в сухих цифрах, показывающих количество севших за парты детей, а во все возрастающем одобрении и в активной поддержке школы со стороны простого народа. Следовательно, в конечном счете, эффективность участия учителей в кампании по всеобучу зависела от их способности быть посредниками. Если в других случаях учитель на школьном фронте оказывался беспомощным винтиком — как активист и/или мишень для нападок, то всеобщее обучение позволяло ему активно помогать сопряжению политики режима и народных чаяний. Самим учителям с их шатким и даже двусмысленным положением и в общине, и в государственном механизме развитие системы образования давало возможность более ярко и действенно проявить себя в школе и обществе.