Учителя эпохи сталинизма

В марте 1931 г. учительница А. П. Стародумова в открытом письме в газету заявила, что уже больше десяти лет как живет отдельно от своего отца, а теперь решила порвать с ним окончательно:

«В период обострения классовой борьбы мне, как преподавателю советской школы, не по пути с семьей отца-лишенца, и потому я порываю с ним и письменную связь, которую имела»^{342}.

По этим отрывочным сведениям трудно понять мотивы Стародумовой. Отреклась ли она от отца потому, что по-большевистски искренне считала его «социально чуждым» элементом? А может, опасалась за собственную безопасность или что ее уволят из школы? Так или иначе, Стародумова своим заявлением подтверждает мнение, что социальное происхождение влияет на человеческие взаимоотношения. Скорее всего, она надеялась публичным отречением от отца обеспечить себе «безупречную репутацию». Далее в этой главе мы покажем, что в первый период правления Сталина по мере ужесточения репрессий учителя с «социально чуждым» происхождением могли в любой момент подвергнуться аресту или лишиться работы.

Теоретически, советская политика в области образования не допускала дискриминации по социальному происхождению, по национальному или половому признакам^{343}. На деле, «неправильное» социальное происхождение, с одной стороны, позволяло местным начальникам с такими учителями разговаривать сквозь зубы, третировать их, строить им козни, а с другой — эта проблема добавляла головной боли обществу 1930-х гг.в целом, когда всем повсюду мерещились враги^{344}. Как показано в первой главе о «школьном фронте», власти при сталинизме повсеместно навязывали свою волю простым людям, в том числе учителям, что и определяло их бытие.

В обществе того времени можно выделить следующие социальные группы: крестьяне (бедняки, середняки, зажиточные крестьяне, или кулаки, и колхозники); промышленные рабочие, «белые воротнички» и так называемые бывшие (дворяне, купцы, спецы и священнослужители всех конфессий). Судя по тому, что отца Стародумовой «лишили всех прав», его следует отнести к последней категории «бывших». Согласно опубликованным данным, к концу десятилетия крестьяне составляли приблизительно половину всего населения, рабочие — одну треть, а «белые воротнички» и «бывшие» — шестую часть^{345}. Проще говоря, в социально-политической системе сталинизма выше всего ценились рабочие и крестьяне-бедняки, с осторожным оптимизмом относились к политически лояльным и общественно полезным служащим и крестьянам-середнякам, а остальные группы населения всегда считались враждебными новым социалистическим порядкам. Скептицизм по отношению к «социально чуждым» достиг апогея в начале 1930-х гг.: в деревне шло уничтожение кулаков как класса, в городах нарастали репрессии спецов в промышленности, культурных и административных учреждениях. Но в 1935 г. Сталин одной фразой «Сын за отца не отвечает» фактически дал знак прекратить подобную практику^{346}.

Но даже после этого заявления партийного вождя к «социально чуждым» элементам относились с опаской, над ними висел дамоклов меч репрессий. В советской политической системе социальному происхождению придавалось особое значение, поэтому статистика здесь противоречива и недостоверна. Партийные деятели и государственные чиновники оперировали данными о социальном происхождении для иллюстрации достижений или признания недоработок, сами же люди частенько скрывали или изменяли сведения о своих родственниках. Однако, несмотря на это, по имеющейся информации можно судить о жизни учителей и отношении к ним.

Согласно обследованию 1933 г., 49% всех советских учителей имели крестьянское происхождение, 25% выросли в семьях служащих, 15% — в семьях рабочих, 6% — в семьях священников и 5% можно отнести к другим социальным группам (высококвалифицированные специалисты, купцы и дворяне)^{347}. Эти данные показывают, что доля учителей с крестьянским происхождением примерно соответствовала доле крестьянства во всем населении страны. В то же время выходцев из семей служащих было в два раза больше, чем служащих в целом по стране. Сильнее всего власти беспокоила небольшая разница между учителями из самой надежной социальной группы — рабочих и самыми ненадежными группами — священниками, квалифицированными специалистами, купцами и дворянами. Хотя после 1930 г. больше ³/₄ новых учителей имели крестьянское происхождение, советских руководителей продолжала тревожить высокая доля учителей непролетарского происхождения^{348}.