Учительница

С тех пор навязанная мамой миссия завладела ее душой. При всем желании у нее не получалось лгать. Она словно стала прозрачной: не составляло труда прочитать ее самые потаенные мысли. На уроках Торы, когда они проходили Книгу Бытия, она размышляла о том, что зло тоже было порождено словом, точно так же как словом Бог создал солнце, луну, звезды, людей. Слова подталкивали к поступкам, а значит, мы бы не совершали дурных дел, если бы такие люди, как мама или Лея, учительница Торы, не придумывали для каждой оплошности таких убийственных названий. Она могла доказать это текстом Книги Бытия: слово «зло» в ней всегда предшествует злодеянию, словно соблазняя на грязные делишки. Взрослые, скорее всего, ничего не смыслят в словах, хотя их словарный запас гораздо богаче, чем у нее. Вот почему они так безответственно орудуют ими, а потом удивляются, когда слова обретают реальное воплощение. А она не была способна это выносить.

– Ты что, не можешь выбросить из головы то, что я сказала? Это же просто слова, – безразлично пожала плечами мама, когда она обиделась на какое-то высказывание.

– Забудь. Не обращай на нее внимания, – посоветовал Ян, когда Эльза ему пожаловалась. – Мама просто глупая, а ты наказываешь саму себя, реагируя на ее слова.

Но Эльза считала, что Ян не уважает маму, а этого она стерпеть не могла, потому что в этом случае сама становилась объектом насмешки. В конце концов, она была ее дочерью. Себя не обманешь. Лишь годы спустя она осознала, что именно по этой причине придавала такое значение словам матери, превратив ее во всемогущую персону и даже, возможно, в тирана. Но мама не была тираном, она была обычной женщиной – так почему Эльза наделяла ее таким могуществом, а себя недооценивала? Возможно, дремавший в ней страх перед собственной силой побудил ее заключить союз с наложенными на нее ограничениями. Быть может, в душе она нарушала все мыслимые заветы, видела грязные стороны жизни и, слишком рано вкусив от древа познания, подсознательно решила ничего больше не видеть и не знать.

Многие годы спустя, когда она, казалось, навсегда рассталась с маленькой девочкой, которой некогда была, – когда от этой девочки не осталось ничего, кроме крохотного зернышка, которое вдруг зазвенело где-то у нее внутри, когда Эльза бросилась его искать, – ей приснилось, что она живет в просторном доме, в котором много свободных комнат. Родители заходят в одну из комнат и срывают со стен фотографии, одну за другой, – как будто за каждой фотографией скрывается еще одна. Они что-то ищут. Эльза понимает, что убила, уничтожила кого-то или что-то. Вдруг какая-то тень отделяется от половиц, указывает на Эльзу и объясняет, что убитая сама Эльза и есть. Эльза уверена, что виновата. По ее вине кого-то больше нет на свете, и с тех пор она старается это скрыть, надевая маску; но настал день, когда последние воспоминания развеялись в языках пламени. Теперь она ничего не помнит: кого убили, при каких обстоятельствах, почему убийство не раскрыли, как ее не вычислили. Что же до нее – она, казалось, все позабыла. Но внезапно изобличила себя, и прятаться ей теперь негде.

Она вспомнила день, когда помогала Яну паковать книги: как встала на стул, чтобы дотянуться до верхней полки, наткнулась на книгу какого-то Лукача и начала ее листать; скорее всего, Ян припрятал ее подальше от родительских глаз; этого философа часто обсуждали приятели Яна, когда она вертелась у них под ногами в его комнате, – если только ее не отправляли на какое-нибудь ответственное задание, желая отделаться. Во время таких вечеринок девочки как котята сворачивались клубочками на коленях у мальчиков, голоса растворялись в шепоте и смехе, но внезапно все понимали, что Эльза больше не играет, а сверлит глазами пол, желая провалиться сквозь землю от нахлынувшего на нее смущения. Из их разговоров она поняла, что Лукач ратовал за светскую Венгрию, выступал за свободную любовь, протестовал против авторитета церкви, родителей и учителей, которые проповедовали пуританскую скромность, а заодно и против «моногамии» – это слово фигурировало в оглавлении, и Эльза как раз сделала себе пометку спросить Яна, что оно значит, когда мама зашла в комнату и выхватила книгу у нее из рук. «Ты еще мала для этого, – рявкнула мама. – Неужели нельзя просто помочь, не роясь в чужих книгах?» Эльза все еще видела страницу, раскрывшуюся перед ней минуту назад, но мамины слова, словно по мановению волшебной палочки, превратились в нерушимую заповедь, скрыв понятия секса, сексуальности и «радикального сексуального образования» завесой молчания.