Учительница

Дата свадьбы была назначена через год после ее возвращения из Парижа. Актовый зал школы подготовили специально к торжеству, разделив его между семьями, которые никогда прежде не пересекались в обществе: на одной половине разместилась сионистская семья Эрика и его товарищи по молодежному движению «Хабоним Дрор», на другой – неологическая семья Эльзы и несколько членов ортодоксальной династии по материнской линии, которые все-таки явились, усмирив гордыню. Ее родители сторонились грубых, наглых сионистов, а Эрик, который в своем отношении к ее семье напоминал Яна, чувствовал в неологах фальшь, к тому же презирал в них «желание ассимилироваться, напрочь оторванное от действительности». За саму свадьбу он не опасался, успокаивая Эльзу тем, что еда, которую с такой любовью готовили целых семь дней, а заодно и несколько дюжин винных бутылок сделают свое дело, так что никакие бессмысленные ссоры не омрачат их радости. Незадолго до прихода гостей, уже нарядившись в белое плиссированное платье, она заперлась в одном из классов и долго рыдала, пока не услышала сквозь сомкнувшуюся вокруг тишину, что ее зовут к хупе; тревожный окрик матери донесся далеким эхом: «Эльза, Элинька, ты где? Куда она делась?» Нужно собраться с силами, привести себя в надлежащий вид, смыв с лица гнев и досаду, надушиться, чтобы никто не разобрал, что творится у нее на душе; она такая же гостья на этом празднике, как и все остальные, и ей удалось – Бог свидетель, что удалось – пустить пыль в глаза всем вокруг и на несколько мгновений даже себе. Ее улыбка просияла на весь актовый зал, она обошла вокруг жениха семь раз: этим кольцом ты посвящаешься мне. У нее кружилась голова. Музыка заглушила голоса и, как бывало не раз, уняла душевные муки, постепенно завладев всем ее существом; завороженная, Эльза подпевала ритмам чардаша; мелодия закружила ее и понесла на своих волнах, пока не замедлилась в заключительном пассаже, колеблясь, стоит ли продолжать; и тут, словно раскат грома, удар каблука положил конец сомнениям, провозглашая, что да, вопреки всему, свершилось.

Они с Эриком обосновались в квартире рядом с домом ее родителей. Эльза устроилась в еврейскую среднюю школу преподавать французский. Война разразилась год спустя. В конце августа 1940 года в результате переговоров между Румынией и Венгрией под председательством нацистской Германии Северная Трансильвания вновь отошла Венгрии. Через две недели венгерская армия вошла в Коложвар. Один флаг сняли, вместо него подняли другой.

Многие предчувствовали, что в войне победит Германия. Однако смена власти не вызвала в их доме бурной реакции, кроме привычного вздоха смирения и демонстративного обмена любезностями между еврейскими семьями и соседями-христианами. Война свирепствовала по всей планете, но не у них дома. В первые месяцы войны они затворились от внешнего мира и пережидали в безопасности своих квартир, когда небо над головой прояснится. Так или иначе, они ничего не могли поделать. На верхнем этаже их дома проживали господин Кристоф, ветеран Первой мировой, и его жена Магда, художница; за неимением собственных детей они чуть ли не удочерили маленькую Эльзу еще во младенчестве. В зимние вечера супруги Кристоф приглашали ее посмотреть, как они играют в карты с друзьями в своей «земной иешиве» – так с ноткой тревоги в голосе называл эти собрания отец, – и закармливали ее «птичьим молоком». Эльза скрыла от родителей, что удостоилась особого права посещать мастерскую Магды – мрачную комнатушку возле гостиной, где стены сплошь покрывали пятна краски, которую было недосуг отмыть. В центре красовался трехногий мольберт из бука, а на нем – торжественно-белый холст, приготовленный специально в ее честь; Магда дала ей личное разрешение наляпать на него столько масляных красок, сколько ее душеньке угодно, и Эльза с праздным упоением размазывала по холсту слой за слоем. Когда она доходила до полного изнеможения, Магда приходила взглянуть на «плоды творчества», после чего немедленно призывала господина Кристофа, чтобы тот усладил свой взор «художественным дарованием Эльзы».

– Надо же, такая юная, а уже создает современные, экспрессивные, экспериментальные, экспрессионистские полотна, – рассыпался в похвалах господин Кристоф.

– Именно, именно так, – вторила ему Магда, растроганно прижимая руки к груди. – Здесь чувствуется размах, сила.