Читаем Учитесь плавать (сборник) полностью

Кукиш разросся до исполинских размеров и закачался над самой головой. Удар пришелся прямо в темечко, громкий, как сто раскатов грома, погребая под собой тщедушное оскопленное тело. Толик даже крикнуть не успел и в эту самую минуту проснулся.

Дождь за окном утихомирился, но где-то рядом, за соседними домами все еще погромыхивало. Забрезжил рассвет. Тяжело переживая случившееся, Толик, крадучись, подошел к зеркалу, убедился, что это всего лишь сон, повеселел, замурлыкал бойкий мотивчик, мигом проглотил яичницу, завернул бутерброды в сумку и скоро вышел из дома.

Хорошо идти по пустынному городу. Воздух сырой и чистый заполз под рубашку, приятно щекотал кожу. «Пешком успею», — решил Толик. Освободившись от жуткого сна, радовался, дышал полной грудью и чуть не в восторге глазел на хмурый, измочаленный грозой город. Нахохлившиеся птицы ступали вдоль огромных луж. Ветер дул в лицо, отгоняя прочь густые тучи, и за ними вдали, над крышами алела заря. Толик остро почувствовал перемену, подставил лицо, постоял так с минуту и снова юркнул в темный узкий квартал. Петляя около часа вдоль обрыдлых домов, выскочил, наконец, на привокзальную площадь. Здесь уже сновал народ, от столба к столбу перетаскивая пожитки, всюду кучковались грибники, и старые бабки лузгали семечки на огромных торговых мешках.

Толик прыгнул в электричку и приткнулся у окна. В проходе образовалась пробка, какая-то старуха мостила под сиденья сумки, а на нее сзади, лениво, полусонно ругаясь, напирали пассажиры. Наконец, она уладила связанные вместе баулы и села напротив Толика. Тронулись. «Пейзаж, хоть куда», — глядел он в собственное отражение, поплывшее по грязным стенам товарняка на соседнем пути. Толик ехал за город ни с чем, просто побродить в одиночестве, и станции особой не отметил: «Какая приглянется, там и выйду», — решил заранее, еще в городе. Мужики потянулись в тамбур курить. Старуха зло поглядела вслед и, клюнув носом в грудь, что-то зашептала, словно одну бесконечную угрозу. Но Толик, безучастный ко всему, видел только лес, сплошной стеной подступивший к окошку, да на переездах убегающую вдаль расквашенную за ночь дорогу. Она ластилась к пожухлым полям и забирала вверх к деревенькам. Блеснула река, громко застучали колеса на стыках рельс по узкому металлическому мосту. Выпрыгнуло солнце, позолотило все вокруг, сквозь стекло припекая спину. Толик пригрелся и не хотел уже никуда выходить, так бы, казалось, и ехал вечность. Но старуха заохала и полезла под сиденье ворошить вещи. Потянула за мешок, что-то там треснуло и вдруг, будто горох, покатились под ноги зеленые сморщенные яблочки. Толик вздрогнул и разом вспомнил сон, который в глубинах его сознания, наконец-то, обрел ясный и грубый очерк. Он вскочил и начал что было сил крушить маленькие чудовища, вдавливая их в пол и превращая в склизкую кашу.

— Не позволю, — орал он на весь вагон.

— Че бесишься, не допил? — перепугалась старуха, отпихивая его.

— Но-но, полегче, — какой-то мужик схватил Толика поперек туловища и прижал к спинке сиденья, но тот не мог успокоиться и, размахивая руками поверх головы, пытался дотянуться до старухи.

— Убью, сволочь.

— Дурак, — рявкнула она и, перекинув пожитки через плечо, пошла сквозь дрожащий вагон к выходу.

В голове у Толика потемнело, он не заметил, как, лязгнув, вагон остановился, постоял чуть и опять потащился вдоль леса.

— Ты чего, — мужик ослабил хватку, — знакомую встретил? Докуда едешь?

— Нидокуда, — Толик попытался унять дрожь, но где там.

— Тогда давай с нами.

Он подвел его к компании друзей.

— Теща на мозоль наступила?

— Нет, что вы, какая теща, — опомнился, наконец, Толик, — у всех яблоки по садам крадет, бабка жаловалась, давно мечтал встретиться, жаль, конечно, — он посмотрел на затоптанный пол, — яблоки тут ни при чем, сдержаться не мог, такая злость напала…

— Успокойся, — заговорил пожилой широкоплечий мужчина с окладистой в седой волос бородой, — на, выпей.

Толик махнул стаканчик и задохнулся.

— Крепкая, — по-свойски пристроился рядом.

Мужики ехали за грибами, затаренные по полной программе. Топорщились в телогрейках карманы, и все, как один, будто радуясь нечаянной воле, улыбались так широко, что у Толика отлегло от сердца.

— С вами прогуляюсь, если примете.

— Отчего ж, примем. Налегке, кто ж так в лес-то собирается? — поинтересовался мужик напротив, с озорными глазами.

— Тепло, — Толик заулыбался в ответ.

— Сейчас тепло, а через час неизвестно, где прилечь придется, не с корягой же в обнимку отдыхать?

— А вы на что? С вами в обнимку и согреюсь.

— Это ты брось, — мужик вдруг посуровел.

— Я не про то… — Толик испугался неудачной шутке.

— То-то, — мужик, поднялся с места, похлопал его по плечу, — развелось всякой нечисти, их бы лучше ловил, а не за бабками по вагонам гонялся.

Все направились к выходу, и Толик пошел, кляня себя за дурацкий ответ. На перроне разбились, побрели к лесу.

— Женат? — бородач замешкался, сворачивая папироску, затянулся, с прищуром поглядел на Толика.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза