Учиться говорить правильно

Вокруг нас повсюду были ободранные до костей остовы автомобилей – один на другом, стопками. И теперь эти невероятные слои железных монстров были ясно видны в желтом предзакатном свете солнца. Я задрала голову, и мне показалось, будто эти металлические скелеты, словно нарисованные в перспективе, приближаются и готовы вот-вот навалиться на меня. Я смотрела на впадины окон, из которых некогда выглядывали живые человеческие лица, в местах, где когда‐то были двигатели, зияла пустота. Шины без протектора, пустующие колесные арки, багажники распахнуты и абсолютно очищены от какого бы то ни было барахла; вместо подушек на сиденьях торчали голые пружины; а некоторые развалюхи были и вовсе деформированы до полной неузнаваемости, словно уменьшились в размерах и почернели, словно вследствие пожара. Мы с Тэбби все продолжали с надутыми щеками брести куда‐то по извилистым проходам между холмами этого железного хлама, то и дело мы оказывались в тупике, откуда выбирались сквозь щели, пробитые коррозией в грудах машин. И мне все хотелось спросить у Тэбби: «А почему «вы» предпочитаете играть именно здесь? И кто такие «мы», о которых ты говорила? Если это твои друзья, то нельзя ли и мне к вам присоединиться? Или, может, ты скоро меня совсем позабудешь? И еще… скажи, пожалуйста, нельзя ли нам поскорее отсюда уйти?»

Тэбби вдруг куда‐то нырнула и исчезла за грудой ржавых обломков. Однако я хорошо слышала, как она там хихикает, и крикнула ей: «Выходи! Я тебя вижу! Да-да!» Она попыталась спрятаться получше, пригибаясь, но я кинула в нее сливовой косточкой и попала ей точно в висок, даже кожу слегка оцарапала; в то же мгновение я почувствовала на языке соблазнительный вкус того ядовитого вещества, которое содержится в сливовых косточках, – его сразу можно почувствовать, если разгрызть такую косточку. Потом Тэбби бросилась бежать, а я за ней, и лишь через некоторое время она внезапно затормозила, используя в качестве тормозов свои коричневые сандалии на плоской подошве, ну и я, разумеется, тоже замедлила ход и посмотрела вверх. Здесь и неба‐то практически видно не было. «Съешь сливу, – сказала Тэбби и протянула мне пакет. – Знаешь, я заблудилась. То есть мы, мы с тобой заблудились. Я все боялась тебе это сказать».

Описать в рамках реального времени то, что происходило потом, я, как вы понимаете, попросту не в состоянии. С тех пор я никогда больше не терялась – ни в плане действительной утраты пути, ни в плане утраты спасительного здравомыслия – и ни разу не теряла разумную надежду на то, что меня непременно спасут, ибо я этого заслуживаю. Но тогда, в течение, должно быть, целого часа, словно проведенного в могиле и длившегося, как нам обеим показалось, не менее суток, причем при неотвратимо меркнувшем свете, мы с Тэбби в ужасе метались, точно обезумевшие кролики, пытаясь взобраться то на одну гору металлолома, то на другую, но эти жуткие кучи становились все выше и выше, а мы проникали все глубже и глубже в самое нутро свалки. Теперь верхние слои спрессованных металлических конструкций виднелись уже где‐то футах в двадцати у нас над головой. Нет, Тэбби я ни в чем винить не могла. И не стала. Но и сама не видела выхода из сложившейся ситуации и не знала, как нам обеим помочь.

Вот если бы мы заблудились на вересковых пустошах, тогда наверняка некое врожденное или унаследованное от предков чутье подсказало бы мне, в какой стороне шоссе, русло реки или ручья; или же меня проводило бы в нужную сторону какое‐нибудь облако, заодно вымочив насквозь дождем и исхлестав ветром, и я, выбравшись на шоссе А57, обрела бы спасительное убежище в чьем‐нибудь автомобиле, кем бы его владелец ни оказался, и влажный душноватый воздух в салоне показался бы мне похожим на дыхание огромного библейского кита, даровавшего мне надежду и защиту. Но здесь, на этой свалке, не было ничего живого. Я не могла ничего сделать, поскольку здесь не было ничего естественного. Вокруг были только груды металлического хлама, ломкого, крошащегося, кажущегося черным на фоне вечерних небес. «Теперь нам одними сливами придется питаться», – подумала я. У меня хватало ума, чтобы понять: единственное, что могло бы вторгнуться в эти железные джунгли, это огромный шар для ломки металла. Ничто живое долго выжить здесь не способно; и никакая команда спасателей здесь не появится. Вдруг Тэбби взяла меня за руку – кончики пальцев у нее были холодными и твердыми, как шарикоподшипники, – и сказала, что, кажется, слышала мужские голоса. И эти люди кого‐то звали. Да, она совершенно точно это слышала. Я, правда, тоже слышала чьи‐то крики, но они показались мне слишком далекими и неопределенными. «Нет, сказала Тэбби, это наверняка мой дядя Джейкоб и твой папа Джек. И они наши имена выкрикивают».