–
– Ага, то есть – да.
Вышибала кашлянул в кулак и добавил:
– Прошлым летом арабские террористы взорвали ресторан, но русская община отстроила его заново.
– Это делает честь русским, живущим в Америке, – я одобрительно кивнул, – американцы, например, не собираются восстанавливать «близнецов». А это, между прочим, было бы хорошим жестом.
Вышибала кивнул, но я увидел, что беседа на отвлеченные темы уже начинает утомлять его, и поэтому вернулся к основной причине своего визита в возрожденную «Одессу».
– Мне сказали, – я понизил голос, – что здесь можно найти человека по имени Виктор Скуратов. Вы не могли бы помочь мне в этом вопросе?
Вышибала посмотрел на меня другими глазами.
– А по какому вопросу вам нужен Виктор Васильевич? – вежливо, но холодно поинтересовался вышибала.
– По личному, любезный, по личному, – ответил я, засунув руки в карманы брюк и покачавшись с носков на пятки, – исключительно личный интерес. Но, возможно, он станет общим для нас с уважаемым Виктором Васильевичем. Так и передайте.
Вышибала подумал секунду-другую, затем широко улыбнулся и сказал:
– Прошу вас, пройдемте в зал, присядете за столик, может быть, аппетит разыграется, а я тем временем узнаю, чем можно вам помочь.
И он, сделав рукой широкий гостеприимный жест в сторону мраморной лестницы, пошел впереди меня.
Это как же нужно было построить братков, чтобы они вели себя так… ну, прямо скажем, не побоюсь этого слова – культурно!
Интересно, интересно…
Виктор Васильевич, значит…
А фамилия у него хороша. Ничего не скажешь.
Знаменитая фамилия. Может быть, он и братву в традициях своей фамилии воспитывает? Тогда понятно, почему здешний вышибала такой вежливый да ласковый. А вот, скажем, дыба у Виктора Васильевича имеется?
Поднявшись вслед за вышибалой на второй этаж, я увидел, что зал выглядит точно так же, как и до взрыва «Одессы», да и происходит в нем все то же самое. Те же мясистые тетки, та же «Тетя Хая» в исполнении подобострастных лабухов, то же беспредельное обжиралово и та же дикая, первобытная пьянка.
А куда ж оно денется!
Тьфу!
Усевшись за крайний столик у окна, я отвернулся и стал смотреть на улицу, стараясь не слышать того, что происходило вокруг.
За моей спиной раздался молодой женский голос, я оглянулся и увидел официантку, которая, глядя на меня с готовностью ко всему, спросила:
– Что будем кушать?
– Ничего не будем, – отрезал я, – принесите мне сто граммов водки и больше ничего.
В глазах официантки мелькнуло сожаление – такой с виду сладкий клиент и так мало заказал, но она пересилила себя и, улыбнувшись, пошла за водкой.
А я тем временем проводил над собой совершенно особую работу.
Так сказать – аутотренинг пополам с самогипнозом.
Ты – не Знахарь, твердил я себе, ты – просто богатый человек, который, конечно же, знает о существовании уголовного мира, но сам к нему – никаким боком.
Ты просто хочешь вложить деньги в криминальный бизнес и иметь с этого свой навар.
Ты не разбираешься в тонкостях преступных ремесел, а тем более – в жизни братвы. Хоть российской, хоть американской.
Ты понимаешь, что это риск, но ты – смелый человек и готов в случае чего постоять за себя.
Ты – не Знахарь.
Если ты увидишь кого-нибудь из тех, с кем встречался раньше – ты не узнаешь его.
Официантка, притащившая небольшой поднос, на котором торжественно и гордо стояла одинокая, но вместительная рюмка, поставила его передо мной и, сделав книксен, ушла.
Закурив, я выпустил дым в потолок и, вольготно развалившись, уставился на знакомую дверь, за которой сейчас решался вопрос, касающийся моей персоны.
Вообще-то вопросы задают, а решают – задачи…
Ладно, хрен с ними, с грамотеями этими.
Значитца – Виктор Васильевич Скуратов, подумал я, чувствуя, как хорошая водка благотворными струйками жидкого огня расходится по моему молодому и крепкому организму.
Раз меня не зовут уже минут пять, а то и семь, значит – сидишь ты там, за известной дверью, и чешешь репу, думая, кто это такой пришел к тебе по личному делу, да еще и в надежде на то, что это дело станет общим.
Думай, думай…
Посмотрим, как ты умеешь думать.
Наконец дверь открылась, из нее вышел вышибала и, широко улыбаясь, направился ко мне. То, что он лыбился во все шестьдесят четыре фарфоровых зуба, ничего не значило. Они тут все нахватались американских манер и будут улыбаться, даже вышвыривая тебя за дверь.
Ну, положим, меня-то не очень вышвырнешь…