Удача в подарок, неприятности в комплекте

- Занозой она у меня в сердце поселилась, уж сколько лет прошло, а мозжит, - господин Колокольцев икнул, вздохнул тягостно, бутылкой качнул и признался с видом кающегося грешника, - потому и пью.

Судя по тому, с каким ожиданием на меня уставились, последние слова явно подразумевали реакцию слушателя, знать бы ещё, какую именно. Я подавил зевок, чувствуя волнами накатывающую усталость, потёр виски и, понимая, что просто так от меня не отвяжутся, спросил:

- И что же случилось с двумя трепетными влюблёнными? Поссорились?

Фёдор Иванович просиял как мальчишка, коего строгий отец отпустил с друзьями на каток, в два глотка осушил остатки коньяка, залихватски крякнул, вытер рот, огляделся по сторонам и громко прошептал, перемежая слова иканием:

- Изменила мне Софьюшка моя, цветок невинности другому отдала.

Ну вот, как говорится, что и требовалось доказать. Госпожа Абрамова у нас по молодости лет ветреницей была, поэтому теперь племянницу свою в строгости и держит, по себе судит о молодой барышне.

Меж тем господин Колокольцев охотно продолжил изливать свою душу, для верности ухватив меня за плечо, чтобы я не только не сбежал, но ещё и поддержал, причём как морально, так и вполне физически.

- Я бы понял, если бы она одному военному другого предпочла, оно и понятно, дело молодое, а верность девичья, что лёд синий, слепо полагаться глупо, всё одно со временем трещину даст, особливо, ежели надавить посильнее.

Фёдор Иванович хохотнул, довольный сравнением, я тоже согласно покивал, прикидывая пути отступления, потому как спать хотелось всё сильнее.

- Только она, бесстыдница, с мужем сестрицы своей амур закрутила, каково, а?!

- Что? – я вздрогнул и посмотрел на господина Колокольцева, пытаясь определить: является ли сказанное им обычным пьяным бредом или всё же несёт в себе крупицы истины. В двадцать первом веке представление о чести семьи – понятие весьма абстрактное, но хотелось бы верить, что до сексуальной революции шестидесятых годов, поставившей всё с ног на голову, измены с родственниками всё-таки не приветствовались.

Господин Колокольцев, хоть и стоял, покачиваясь, смотрел твёрдо и почти трезво:

- Что, не ожидали? Сестрица-то Софьина, упокой господь её душу грешную, и вполовину такой красивой не была, молью серой на фоне бабочки беляночки выглядела, а нравом до того скучна, что просто тьфу, - мужчина скривился, гадливо передёрнул плечами и сплюнул, точно лимон зелёный проглотил. – Всю жизнь, почитай, провела между молельней да кроватью, грелками обложенная, а муж её, Андрей Прокофьевич, мужчина хоть и не военный, а духом и плотью сильный, ему женщина каждый день нужна была, а то и не по одному разу. Ну, Вы понимаете, о чём я.

Я коротко кивнул, вспомнив все тихие семейные трагедии, невольным свидетелем которых приходилось быть за годы работы следователем:

- Значит между Софьей Витольдовной и Андреем Прокофьевичем был роман?

Фёдор Иванович понурился, осел, словно сугроб под жаркими лучами солнца, прохрипел чуть слышно:

- Да, был. Я-то на ту пору на Кавказе служил, за Отечество кровь проливал, а тем временем этот… - господин Колокольцев так стиснул кулаки, что даже костяшки пальцев побелели, - потаскун тонкокостный мою Софьюшку совратил.

Я вспомнил решительный и властный нрав госпожи Абрамовой и недоверчиво кашлянул. Вот хоть режьте, хоть ешьте, а не похожа сия особа на наивную девицу, которую можно обмануть и обольстить!

- Да, совратил, - приглушённо рыкнул Фёдор Иванович, - он же чистый дьявол был, мог и праведника во грех ввести речами своими сладкими! А Софья она хоть и умна, да всё же девка, поверила речам приторным, серенадам томным, комплиментам медоточивым. Может, он у неё ещё и жалость пробудил, мол, бедный-несчастный, женился по воле отца строгого, согласия никто и не спрашивал, в случае отказа отречением от семьи пригрозили и всё в таком духе. Ну, Вы меня понимаете, бывало, чай, и сами так девкам головы кружили.

Я отчеканил, словно воинскую присягу:

- Никогда. Жалость унижает.

Господин Колокольцев посопел, недоверчиво глядя на меня, плечами повёл:

- Ну, Вам виднее. Андрей же Прокофьевич, сладострастник окаянный, никакими способами не брезговал, чтобы девицы понравившейся добиться. И Софьюшка моя не устояла, эх… - мужчина горестно махнул рукой, зашептал лихорадочно, блестя глазами и даже глотая слова:

- Да я бы простил любушку мою, принял бы, женой бы назвал, только она же сама не захотела замуж за меня идти. Этот бес проклятый, чтоб ему в аду до Страшного суда гореть, привязал к себе Софью крепче цепи булатной, она же его, ирода, и по сю пору любит, потому и замуж ни за кого не пошла, хоть и звали, и зовут по-прежнему. Для Софьюшки моей теперь один свет в окошке: дочка от этого блудодея окаянного.

Я вздрогнул, удивлённо воззрился на Фёдора Ивановича:

- Какая дочка? У Софьи Витольдовны детей нет.

Господин Колокольцев хрипло рассмеялся: