Удачи капитана Блада

В действительности же губернатор Тортуги не преувеличивал. Как бы ни были его аргументы согласованы с его интересами, они, несомненно, имели под собой существенную основу. Теперь же ему оставалось только покинуть свой пост и вернуться во Францию, предоставив мсье де Лувуа самому решать судьбу французской Вест-Индии и Тортуги в частности. Правда, это было бы изменой интересам Вест-Индской компании, но если политика нового министра восторжествует, то у компании очень скоро не останется никаких интересов.

Губернатор провел беспокойную ночь и заснул только на рассвете, но почти тотчас же проснулся от пушечных выстрелов.

Канонада и треск мушкетов были настолько продолжительными, что д’Ожерону понадобилось длительное время, пока он осознал, что этот шум означает не атаку на гавань, a feu de joi[22], какого еще никогда не слыхивали скалы Кайоны.

Когда же губернатор выяснил причину салюта, то его настроение значительно улучшилось. Сообщение о поимке и казни капитана Блада в Сан-Хуан-де-Пуэрто-Рико было опровергнуто прибытием в Кайону самого Питера Блада, живого и невредимого, на борту захваченного испанского корабля, еще недавно называвшегося «Мария Глориоса» и служившего флагманом эскадры маркиза Риконете. В кильватере «Марии Глориосы» следовали два испанских галиона, нагруженных сокровищами.

Гром орудий раздавался с борта трех кораблей Блада, ремонтировавшихся на Тортуге в его отсутствие, среди экипажей которых в течение последней недели царили растерянность и уныние.

Д’Ожерон не меньше пиратов радовался воскрешению из мертвых человека, которого он уже успел оплакать, ибо между губернатором Тортуги и славным капитаном флибустьеров существовала тесная дружба. Мсье д’Ожерон и его дочери устроили в честь Питера Блада настоящий пир, ради которого губернатор извлек из погреба несколько бутылок отборного вина, полученного из Франции.

Пришедший в отличное расположение духа капитан поведал собравшимся за столом историю необычайного приключения в Пуэрто-Рико, закончившегося казнью гнусного самозванца, который претендовал на имя и славу Питера Блада, и беспрепятственным отплытием из Сан-Хуана «Марии Глориосы» вместе с двумя кораблями с ценностями, стоявшими теперь на якоре в Кайонской гавани.

– Такой богатой добычи у меня еще никогда не было. Одного золота только на мою долю приходится тысяч на двадцать пять. Его, как обычно, я обменяю у вас на векселя французских банков. Кроме того, на одном из галионов имеется груз перца и пряностей, за который Вест-Индская компания даст не менее ста тысяч. Все это ждет вашей оценки, мой друг.

Но это сообщение, которое в другое время только обрадовало бы губернатора, на сей раз вновь повергло его в уныние, напомнив ему об изменившихся обстоятельствах. Печально поглядев на гостя, он покачал головой.

– Все кончено, друг мой. Наша коммерция отныне под запретом. – И вслед за этим последовал подробный рассказ о визите де Сентонжа, существенно ограничившем поле деятельности мсье д’Ожерона. – Итак, вы понимаете, дорогой капитан, что рынки Вест-Индской компании теперь закрыты для вас.

На загорелом, гладко выбритом лице Блада, обрамленном черными локонами, отразились изумление и гнев.

– Боже мой! И вы не сказали этому придворному блюдолизу, что…

– Я привел ему все аргументы, к которым прислушался бы любой здравомыслящий человек. Но на все, что я ему говорил, он отвечал, что в мире нет ничего, что не было бы известно мсье де Лувуа. По мнению мсье де Сентонжа, нет бога, кроме Лувуа, и Сентонж – пророк его. Этот шевалье, как и все придворные фавориты, весьма самоуверенный субъект. Недавно на Мартинике он женился на вдове Омера де Вейнака, и это сделало его одним из богатейших людей Франции. А вы знаете, во что превращают большие деньги и без того самодовольных людей.

И мсье д’Ожерон устало махнул рукой.

– Да, теперь все кончено.

Но с этим капитан Блад никак не мог согласиться.

– Нельзя же безропотно класть голову под топор. Такие люди, как мы, не должны признавать себя побежденными.

– Для вас, живущего вне закона, все возможно. Но для меня… Здесь, на Тортуге, я представляю закон Франции; я должен служить ему и поддерживать его. И теперь, когда закон предъявил такое требование…

– Если бы я приехал на день раньше, требования закона были бы несколько иными.

Д’Ожерон сардонически усмехнулся.

– Вы воображаете, что, несмотря на все, что я вам рассказал, вам бы удалось убедить этого хлыща в его глупости?

– Нет ничего, в чем бы нельзя было убедить человека, предъявив ему соответствующие аргументы должным образом.

– Я же говорил вам, что предъявил ему все возможные аргументы.

– Нет, не все, а только те, которые пришли вам в голову.

– Если вы имеете в виду, что мне следовало пригрозить пистолетом этому самовлюбленному фату…

– О, мой друг! Это же не аргументы, а принуждение. Все люди заботятся о своих интересах, а особенно те, кто, подобно шевалье де Сентонжу, любят обвинять в этом других. Ущемление его интересов могло бы его убедить.

– Возможно. Но что я знаю о его интересах?