Удачливый крестьянин

Но постепенно я понял, в чем тут хитрость: мое внимание отвлекалось их брезгливой, недовольной миной, и я не замечал под этой маской скрытой работы челюстей.

Забавнее всего было то, что они и в самом деле считали себя очень скромными и воздержанными в пище. Известно, что набожной даме не пристало быть лакомкой, что «надо есть, чтобы жить, а не жить, чтобы есть»; но вопреки этому разумному и благочестивому наставлению, их прожорливый аппетит не желал ничего упустить, и они нашли способ дать ему полный простор и в то же время не погрязнуть в чревоугодии: для этого достаточно, кисло скривившись на лакомое блюдо, разочарованно тыкать в него вилкой – и вы можете считать себя никудышным едоком, не отказываясь в то же время от удовольствия вкусно покушать. Прикрываясь подобными уловками, их благочестие умудрялось ладить с обжорством.

Что делать? Лукавый хитер, а мы глуповаты.

Десерт был под стать обеду: цукаты и варенье чередовались с рюмочками ароматнейшего ликера, который способствует пищеварению и возбуждает притупившийся аппетит.

После обеда мадемуазель Абер-старшая говорила младшей:

– А теперь, сестрица, возблагодарим всевышнего.

– Это справедливо, сестра, – отвечала младшая, вздыхая от полноты благодарности, которую господь и впрямь заслужил от них обеих. – Это справедливо!

Обе сестры поднимались со стульев и с благоговейным смирением, которое было вполне оправдано в такую минуту и заслуживало дальнейших наград, степенно складывали ладони, чтобы сообща вознести молитву, по очереди повторяя ее слова с чувством, которому сознание собственного благополучия придавало особенную выразительность.

После того как Катрин убирала со стола, сестры усаживались в кресла, мягкость и глубина которых призывали к покою, – и начиналась беседа о прочитанной страничке из Священного писания или о проповеди, услышанной в этот день, либо накануне, которая клеймила – не в бровь, а прямо в глаз – прегрешения господина такого-то или госпожи такой-то.

– Проповедь указывала прямо на них: скупость, суетность, гордыня и другие пороки были в ней разобраны так глубоко!

– Но как можно, выслушав слово божие, упорствовать в своих грехах? Ах, сестрица, как нам это понять?

– Возьмите хоть госпожу такую-то: уж до чего усердно посещала в пост все проповеди, а что она вынесла из них? По-прежнему кокетничает. Боже мой, а как была одета мадемуазель Н? Ужас, сплошное неприличие. Можно ли в таком виде являться в церковь! Признаюсь, из-за нее я отвлеклась от молитвы и не знаю, как теперь вымолить прощение у господа бога. Ужасно!

– Вы правы, сестрица, но я, видя такое, опускаю глаза. Гнев заставляет меня отвращать взгляд от подобного зрелища и благодарить господа бога за то, что он уберег меня от греха; и я от всего сердца молю его просветить людей, предавшихся заблуждению.

Вы спросите, читатель, каким образом я узнал о содержании этих бесед, целью коих было облегчать пищеварение за счет ближнего?

Очень просто: убирая посуду и приводя в порядок комнату, в которой сидели сестры.

Когда, смахнув со стола крошки, я уже собирался пойти обедать, мадемуазель Абер-младшая подозвала меня к себе и тихонько, чтобы не потревожить сестру, которую сморила послеобеденная дремота, сказала мне то, что вы узнаете, если прочтете следующую часть.

Конец первой части

Часть вторая

В первой части моего жизнеописания я остановился на том, что мадемуазель Абер-младшая подозвала меня, когда старшая сестра ее задремала в кресле.

– Сын мой, – сказала она, – вы остаетесь у нас; я добилась согласия сестры и поручилась ей за вашу честность. Верю, что ваше лицо, ваш разговор не могут обманывать. Они внушили мне расположение к вам и, надеюсь, вы оправдаете эти чувства. Вы будете служить в нашем доме вдвоем с Катрин; она женщина добрая, порядочная и, кажется, тоже относится к вам дружелюбно; она объяснит наши условия; надеюсь, они вам подойдут, а в дальнейшем вы будете устроены еще лучше – это я обещаю. А теперь, дитя мое, идите обедать. Оставайтесь всегда честным человеком, каким кажетесь. Знайте, что я о вас весьма высокого мнения и никогда не забуду, как великодушно вы пришли мне на помощь сегодня утром.

Трудно бывает описать все оттенки и внутренний смысл иных речей, и мне не удастся передать, во всей полноте тон и выражение лица мадемуазель Абер в эту минуту. Несомненно одно: весь ее вид, блеск глаз, звук голоса выражали больше, чем слова; во всяком случае, они много прибавляли к прямому смыслу этих слов. В ее обращении со мной чувствовалась доброта, симпатия, сердечное расположение, которых могло и не быть; это удивило меня и показалось любопытным.

Я, со своей стороны, поблагодарил ее почти в том же тоне, с горячностью, пожалуй, не совсем позволительной, если наблюдения мои были ошибочны; но я, видимо, не ошибся, так как мой ответ понравился. В дальнейшем вы увидите, куда это нас привело.