Удачная охота

Вор снова побежал, начиная немного паниковать, а когда сразу обе икры обожгли уже две стрелы, пришедшие одновременно, его сознание окончательно охватила паника. Мужчина бежал, больше не останавливаясь, но это слабо помогало: всё новые и новые стрелы прилетали с крыш, раня и причиняя боль. Эта боль отражалась в сознании вспышками отчаяния, питала всё нарастающую панику. Все его отчаянные попытки сбить со следа преследователей ничего не давали, он всё отчетливее понимал, что будет жить, только пока движется и не даёт стрелкам хорошенько прицелиться. Думать о том, откуда появились стрелки было некогда, да и всё новые и новые вспышки боли мало способствовали ясности мышления, медленно превращая разумного человека в загнанного зверя.

Когда уже сознание практически выключилось, он неожиданно врезался во что-то, чего на дороге быть ну никак не могло, и отлетел назад. Подняв взгляд бешенных, затравленных глаз, он увидел перед собой женский силуэт и, слабо соображая, выхватил длинный кинжал.

«Он твой», — пришёл мысленный посыл охотницы. Я отчётливо ощущал её возбуждение, видел в темноте горящие огнём торжества глаза: добыча была загнанна, предстоял кульминационный момент охоты. И этот вожделенный момент женщина дарила мне; она дарила мне возможность вкусить самый сладкий плод этой травли, попробовать на себе отчаянную ярость человека, утратившего всё человеческое, отведать его страха, ощутить отчаянный укус его клинка, к которому человек обратился, как к последнему шансу выжить.

Мои эмоции в этот момент полностью перекликались с её эмоциями, мы были едины, как бывали только в минуты физической близости. Яркость и сила её чувств просто потрясали, они ослепляли, заставляли испытывать нечто, подобное им. Я не мог себя сейчас контролировать, полностью превратившись в загонщика, в охотника, весь мир которого схлопнулся до размеров и существа загоняемой жертвы. Жест женщины я воспринял как самый большой дар в своей жизни, так как прекрасно понимал, что именно ей обязан эффективной травлей жертвы. Она уступила мне свою добычу, точно мать хищника, уступающая её своему детёнышу, чтобы тот мог до конца прочувствовать всю прелесть своей первой охоты.

Я не мог отказаться от такого подарка, и дело было не только и не столько в благодарности, но и в моём собственном психологическом настрое. Пока вор бежал, мы с моей женщиной метались с крыши на крышу, следуя за ним по пятам, обходя и заставляя его менять направление. Особое удовольствие нам при этом доставляло осознание, что человек не просто бежит, он бежит по кругу, центром которого служит площадь с давешним питейным заведением, хотя сам до конца не отдаёт себе в этом отчёта. Его бег полностью контролировался нами, он, словно волк, бегущий между красными флажками, просто физически не способен был изменить направление движения, зато могли и меняли мы с альтой. Он был полностью в нашей власти, что ещё более распаляло наше хищное естество. Если вор во время травли превратился в затравленного зверёныша, то я превратился в разъярённого охотой хищника, и пусть ничто не заслоняло мой мозг, как страх — мозг жертвы, но сейчас работала лишь та его часть, которая рассчитывала моё поведение именно как загоняющего добычу хищника. Я перепрыгивал крыши, совершенно забыв о самосохранении, полностью ориентируясь на поведение жертвы, и если бы не возлюбленная, уже несколько раз охота могла бы закончиться для меня значительно раньше.

Со звериным рыком я прыгнул наперерез метнувшемуся к моей женщине вору. Воздух сотряс звон металла, мой короткий меч принял удар, и ответным нажимом отбросил противника назад. Я тут же сориентировался, отметив, какое у того оружие. Демонстративно отбросив меч, я выхватил примерно такой же по размеру кинжал, только выполненный из гномской стали, и метнулся навстречу вору. Он не был сейчас способен понимать, что происходит, для него весь свет сошёлся на острие моего и его собственного клинков, он думал только о выживании и больше ни о чём. Страх сделал его полностью неспособным рассуждать, им сейчас двигали лишь первобытные инстинкты. Леденящий ужас, полностью захвативший всё его естество, выбивал из горла жалобный вой, заставлял с утроенной силой набрасываться на меня, лишь бы получить вожделенную возможность выжить. Передо мной был не человек, а какое-то опасное, нечеловечески сильное и ярящееся от собственного бессилия и страха существо. Оно выло, умоляло, и, при этом, не уставало бить. Вор даже попытался вцепиться в меня руками, но, схлопотав удар ногой под дых, отлетел назад.