Удачная партия

«Шестьсот восемьдесят четыре… Сумасшедший. Что он привязался ко мне? Семьсот… И вообще, вокруг меня творится сплошное сумасшествие. Скорее бы прийти в лабораторию. Восемьсот три… Холодно… Пиджак уже совсем промок… Надо обязательно выпить горячего чаю… Девятьсот десять… Интересно, Стриганов уже на месте? Все-таки Эльвира права: я плохо разбираюсь в людях. Мне казалось, что Стриганов не раздумывая согласится работать со мной. Это же такая тема, такая тема! Тысяча шестьдесят два… Стриганов влюбился. Надо же! Хорошо. Любовь — это хорошо. Тысяча двести десять… Татьяна. Эльвира… Татьяна. Я определенно к ней что-то испытываю… Тысяча триста… С ума сойти! Разве я мог предположить, что в моей жизни будет еще кто-то кроме Эльвиры? Тысяча триста семьдесят шесть… А почему нет? Она сказала, что все было прекрасно. Надеюсь, что не врет. А зачем ей врать? Татьяна… Тысяча семьсот восемнадцать… Эльвира. Пришла вчера, словно с цепи сорвалась. Ну да! Привыкла команды раздавать: сидеть, лежать, к ноге… А фигушки! Сколько можно? Всему есть предел!»

Подал голос Злобный Я:

«Ты думаешь, этот предел наступил?»

«Не знаю. Тысяча восемьсот восемьдесят».

«А может, пусть будут и Эльвира, и Татьяна?»

«Ты что! Я честный человек!»

«А при чем здесь твоя честность? Они просто женщины, а ты просто мужчина».

«Да. Эх! Это правда. Я напрасно придаю этому серьезное значение. Это не главное. Это просто сопутствующие факторы! Тысяча девятьсот семнадцать».

«Сопутствующие? Чему?» — спросил Злобный Я.

«Процессу достижения основной цели».

«И что это за цель?»

«Не валяй дурака. Ты прекрасно знаешь, о чем я».

«О спасении человечества?» — в интонации Злобного Я прозвучала ирония.

«Именно об этом. Тысяча девятьсот тридцать семь».

Ковард остановился перед знакомым крыльцом своего института. Небольшая перебранка со Злобным Я его совсем не раздражала. Совершенно обычное дело: на то он и Злобный Я. Совсем другое дело — неожиданная мысль, появившаяся в голове Коварда: «Тысяча девятьсот тридцать семь. Тридцать седьмой год — год безудержных сталинских репрессий. Вот уж когда были жертвы! Жертвы важнее приобретения. Почему эта мысль пришла мне в голову? Шестьсот шестьдесят шесть и тысяча девятьсот тридцать семь. Странные совпадения. А что по этому поводу сказала бы нумерология? Не на тех цифрах делаю остановку. Может, от этого все в моей жизни складывается так неудачно?»

«Нумерология — лженаука», — отозвался Злобный Я.

«Да, конечно. Ну а вдруг в этом есть смысл?»

«Если ты такой суеверный, то измени числа своих остановок».

«Логично. Но как это сделать?» — задумался Ковард.

«Тоже мне проблема! Например, потопчись на месте, раз уж ты стоишь у двери!» — дал совет Злобный Я.

«Можно. Но как это будет смотреться со стороны?»

«Да какая разница!»

«Тысяча девятьсот тридцать восемь, девять, сорок, сорок один. О! Война! Сорок пять. Разруха».

«Топчись до оттепели», — подсказал Злобный Я.

— Что это вы, Аркадий Францевич, — раздался за спиной Коварда голос Стриганова, — бег на месте общепримиряющий?

«Пятьдесят три», — досчитал Ковард и ответил: — Типа того: небольшая физическая нагрузка перед мозговым штурмом.

— А, — понимающе кивнул Стриганов и распахнул перед коллегой входную дверь института.

Глава 52 Страдания и надежды Эльвиры Павловны

Эльвира Павловна впервые за много лет не вышла на работу в святую для каждого бухгалтера пятницу — последнюю пятницу квартального периода. Как всякий главный бухгалтер, она была абсолютно уверена в своей профессиональной непогрешимости и в то же время, как абсолютное большинство главбухов, позволяла себе крайне вольное отношение к распределению рабочего времени. А это в итоге приводило к авралам в конце отчетных периодов и, как следствие, — периодическим нервным срывам. Но отчеты в конце концов всегда сдавались вовремя, и у высокого начальства треста «КонсервВинТорг», в котором уже почти пятнадцать лет не менялся главбух, никогда не было повода для предъявления претензий к работе отдела бухгалтерии.

Но сегодня, невзирая на неотложные дела, Эльвира Павловна позвонила начальству и, сославшись на внезапную мигрень, объявила о желании взять отгул. И хотя мигрени не было и в помине, но ее состояние было действительно тяжелое: всю ночь она металась по квартире взад-вперед, временами останавливаясь и прислушиваясь, не поворачивается ли в замке входной двери ключ. И убедившись, что нет, не поворачивается, гневно сводила брови и громко вопрошала у невидимого собеседника: «Ну как вам это нравится?»

Временами внутреннее возмущение доходило до крайней точки кипения, и тогда Эля, рухнув на тахту, стонала: «О, не могу! Умоляю тебя, Кадик, только вернись, только вернись, задавлю!» Но через минуту вскакивала и начинала снова нервно ходить по комнате из угла в угол.