Удалить эту запись?

Я во втором классе проболела почти месяц, и потом пришлось догонять. Я ничего не понимала, я домашку делала с трудом, надо мной вся группа смеялась, что я такие ошибки делаю. А мама на меня кричала каждый день — из-за английского. Занималась со мной и орала. И я ненавидела ВМ за то, что думала, что из-за английского мама меня совсем разлюбила. Я однажды подошла к ВМ и говорю: «Не ставьте мне, пожалуйста, двойку, меня мама из-за этого разлюбит». А она сказала, что так не бывает. Что я вру. И двойку поставила. Глупо, да?

Мне вообще-то до сих пор немного обидно.

Я не знаю, о чем думала мам. Но мы в нашем лифте, когда в него вошли, обнялись крепко.

А потом я села доделывать инглиш — тот, который школьный. Я знала, что завтра ВМ меня обязательно спросит. И если я не отвечу — размажет по плинтусу.

Лильки утром в школе не было.

А после третьего урока Сончита откуда-то узнала, что Л вообще с нами учиться больше не будет. Ее мама приходила за документами. Все спрашивали у меня, что случилось. А я говорила, что не знаю. Я ведь правда не знаю, куда Лилька уехала. И Алсушка тоже — я пошла к малышам, спросить у нее. Спустилась на этаж к началке, как всегда, когда мы Алсушку навещали на перемене. А ее тоже нет. И, наверное, Динарку из сада тоже навсегда забрали.

Надо было идти на физру. А я пошла к ВМ в кабинет. У нее один шестой класс уходил, а второй приходил, они сумасшедшие абсолютно — я думала, что в кабинете потолок отвалится. ВМ собирала тетради, ругалась на одного парня за несданный топик, говорила, что цена его ответу — три копейки в базарный день.

Она была как обычно. Но не потому, что ей все пофиг, а потому что у нее такая работа. И что она сама — вот такая. Я подошла к ее столу — будто она меня отвечать вызвала. И молчала. Будто не знала, что сказать. Потом говорю:

— А можно я домой пойду? Мне плохо.

ВМ на меня посмотрела и говорит:

— Нельзя, — и головой покачала. А потом руку мне на локоть положила и говорит: — Все будет хорошо.

Я спросила, куда Л делась. ВМ сказала, что уехала. С мамой и сестрами.

Я говорю:

— Только с мамой? Точно?

И Вера Мироновна мне отвечает:

— Да.

И мы с ней друг друга поняли.

Я после уроков сразу пошла в квартиру Ирины Болеславовны. Рыб кормить и гречку выкинуть. И вообще убраться. А там все чисто. Мой мам прибрал.

До возвращения ИБ оставалось три дня. Я не могла этих рыб видеть вообще. В жизни не думала, что я их так ненавижу. Но я все равно их кормила.

Моя первая работа.

А потом ИБ приехала. И Короб послал меня лесом и сам пришел к Ирине Болеславовне в гости. Он же знал, что это моя соседка и в каком подъезде я живу. Всё!

У них там мир, дружба, жвачка и соловецкие креведки. Креветки! Сулавесские!

Никаких больше рыб! Даже в гороскопах!

И я вообще не помню, на что я потом все рыбные деньги потратила, и старые, и новые.

* * *

До ГИА две недели! Я ничего не знаю по английскому и ничего не знаю о том, как жить дальше. Лилька удалила свой блог и все аккаунты и поменяла номер телефона. А в ее квартире теперь никто не живет.

И я не пускаю никого за нашу парту.

* * *

У меня в голове последний звонок и выпускной — это одно и то же. Я последний называю выпускным и наоборот. Хотя настоящий выпускной — это у одиннадцатых, а у нас все несерьезно, многие здесь останутся или в другой корпус комплекса перейдут. Ну, кто-то в физмат, типа Божедомского, или в художку, как Инка из «А». Ну, еще все девятые классы перемешают, если нас все-таки поделят на гум и мат. Или на языковой и обычный. Но там опять непонятки, и даже директор матшколы, который руководит всем комплексом, тоже пока ничего не сказал.

Опять цирк с конями, как всегда. ВМ, конечно, ноет, чтобы мы нормально сдавали ГИА, потому что с хорошими результатами примут куда угодно, но даже она сама, мне кажется, не знает, что будет дальше.

Еще она на «классчае» пообещала, что у нас на последнем звонке тоже будет что-нибудь нормальное. Потому что ашки едут в пейнтбольный клуб, а одиннадцатые — куда-то за город и арендуют под это дело лимузины. Хотя, зная нашу ВМ… мечтать не вредно! Она нас на последний звонок может повезти в музей или в свой любимый дом престарелых. Я не против духовного обогащения, но его должно быть в меру и добровольно, мне кажется. Хотя как раз мне лучше мечтать про то, как ВМ нас на последнем звонке в музей потащит. Потому что иначе — платье, туфли, клатч, чулки и парикмахерская. В смысле, у нас на все это богатство денег нет.

Блин, я не знаю… Я ужасно хочу платье. Когда девки у нас в классе начинают про звонок и выпускной гнать, мне кажется, что я ненавижу этот мир.

Я понимаю, что это, наверное, плохо — ненавидеть мир из-за платья, но мне реально обидно. Я думаю про Л и про все, что у нее было. И про того парня, который самоубился из-за «Доты». И я знаю, что из-за платья в окно уходить — это вообще идиотизм. Но если бы его не было! Но оно есть! То самое, конкретно мое синее платье! Я его видела!