Удар из Зазеркалья

— Вы можете представить, чем это все мне грозит? Я постоянно, находясь в полном отчаянии, задаю себе одни и те же старые, как мир, вопросы, на которые пока нет ответов: Для чего нам дана жизнь? Для чего мы, люди, страдаем? Почему мы с такой легкостью принимаем на веру, что Бог добр, хотя, скорее всего, он жесток? Может, мы просто какая-то случайность, непонятная химическая реакция, в которой нет ни начала, ни конца, ни смысла? Может, все мы какие-то суперкотлоиды, разыгрывающие какую-то жестокую, бессердечную комедию? Или же мы всего лишь сон Божий, как утверждают буддисты? Не потому ли мы все в раннем детстве любим смотреть в зеркало на свое лицо, руки, ноги и повторять при этом: «Вот это я, Фостина Крайль. А не кто-нибудь другой». И все же как бы вы ни старались познать самого себя, в глубине души вас не покидает чувство, что это еще не вся истина, что и ты, Фостина Крайль, существуешь временно, в ограниченном пространстве. Что ты запросто могла быть другой. Вот что делает нашу жизнь похожей на сновидение, — чувство собственной нереальности…

Я прочитала основные книги по философии, науке и религии. Они не имеют ничего общего с самыми насущными потребностями реальной жизни и личными проблемами человека. Разве у этих мужей, сражающихся в интеллектуальные шахматы друг с другом, есть хоть какое-то представление о том, как люди, попавшие в беду, мучительно ищут ответа на то, что их волнует, такого ответа, который успокоил бы сердце и рассудок? Просишь у них хлеба, а получаешь в ответ пустые слова. Ну как, скажите на милость, могу я дальше жить с тем шлейфом, который неизменно ползет повсюду за мной? И так до конца жизни? Что же со мной будет?

Она вновь начала тихо плакать. Базил подождал, пока ей стало легче. Затем, набравшись терпения, он сказал:

— Расскажите, что произошло в Мейдстоуне.

Когда она вытащила носовой платочек, чтобы вытереть глаза, он почувствовал слабый запах лаванды. Ее лицо разгладилось, она взяла себя в руки, но никак не могла унять дрожь в голосе.

— Это была моя первая работа после окончания колледжа. Я была счастлива, что оказалась в Мейдстоуне, и очень гордилась своим местом. Это — школа-пансионат, но она значительно больше, и находится в штате Вирджиния, а не в Коннектикуте, и там девочек не заставляют носить ученическую форму. Это школа со спортивным уклоном. Воспитанницы там совершают пешие переходы, ездят верхом, много плавают. Но там царят такие же строгие порядки, как и в Бреретоне, даже строже. Там, например, лицам мужского пола разрешалось только одно посещение — вечером в воскресенье, — ну и все такое…

Через неделю я вдруг начала осознавать, что за мной постоянно следят и шушукаются за спиной. Я никак не могла понять, почему это происходит. Я чувствовала, как одна из девчонок с любопытством взирает на меня, но стоило мне повернуться к ней, как она торопливо отводила глаза в сторону. Когда я входила в комнату, то все присутствующие тут же умолкали и начинали говорить о чем-либо совсем другом. Таким образом, становилось ясно, что речь шла обо мне. Но мне и в голову не приходило, о чем они могли судачить. Другие преподавательницы сторонились меня. Девочки в моей компании чувствовали себя принужденно, не в своей тарелке, и были в разговоре со мной крайне сдержанны. Прислуга, судя по всему, опасалась меня и ненавидела, как это произошло впоследствии и в Бреретоне. Но тогда такое случилось со мной впервые, и я не принимала все эти странности всерьез. Мне казалось, что им во мне что-то не нравится, — моя одежда, речь, манеры.

Постепенно начал вырабатываться определенный стереотип. Скажем, я сталкиваюсь с кем-нибудь на лестнице или в холле. Встречная выражает свое искреннее удивление и говорит: «Как вы здесь оказались? Только что я вас видела наверху». А я, ничего не подозревая, отвечаю: «Вы, вероятно, ошиблись. Весь вечер я была в саду». Или в библиотеке, ну, в общем, там, где я и на самом деле была. Тогда удивление сменяется подозрением. После двух или трех подобных казусов я начала задаваться вопросом: «Что все это значит? Почему все они считают, что видели меня в тех местах, в которых в указанное ими время я находиться никак не могла?» Я была всем этим так же озадачена, как и все остальные. Я не осмеливалась заговорить с кем-нибудь на эту тему. Никто в разговорах со мной ее не упоминал. Все это было необъяснимо, и с самого начала сильно беспокоило меня. Эти подозрения вселяли в меня страх. Затем я перестала отвечать на вопросы, где я была в то время, когда они видели меня в другом месте… А потом от миссис Мейдстоун поступило уведомление… о моем увольнении и чек с суммой, причитающейся за год работы.