Удар из Зазеркалья

Тогда я была гораздо смелее, чем сейчас. А миссис Мейдстоун была куда более приятной и мягкой по характеру вирджинкой, чем миссис Лайтфут, и куда более доступной. Последняя — чистой воды пуританка в духе неисправимых янки. С уведомлением в руках я вошла в кабинет к миссис Мейдстоун. Вначале она весьма уклончиво отвечала на мои вопросы, но мое отчаяние наконец сломало ее сопротивление. Она вытащила из запирающегося на замок шкафа какие-то книги и посоветовала мне их прочесть.

Я не спала всю ночь, все читала эти книги. Я, правда, с трудом понимала, о чем в них идет речь. Я всегда подтрунивала над спиритами, и мне было хорошо известно, что их в равной мере презирает как наука, так и религия. Но авторы этих книг не были спиритами. Они не верили ни в привидения, ни в бессмертие. Большинство из них были атеистами. Но они считали, что в мире существует какая-то толика необъяснимых явлений, которые с порога были отвергнуты ортодоксальной наукой без должного анализа. А они не были твердолобыми обскурантистами. Один из них, психолог Уильям Джеймс, исследовал подобные вещи в частном порядке, так как предание гласности своего опыта грозило ему гибелью карьеры. Шарль Рише, тоже психолог, занимался этой проблемой открыто и вынес все последовавшие за этим насмешки и издевательства как необходимую дань, которую вынужден выплачивать любой нарушитель табу, установленных закоренелой ортодоксией.

Вскоре я начала понимать, зачем миссис Мейдстоун выбрала для меня именно эти книги. В них приводилось несколько абсолютно не эмоциональных, вероятно, фактографических описаний так называемых «двойников», — бодрствующих сновидений, призраков живущих на свете людей. Там упоминалось и об опытах, поставленных Гёте. Вот почему я взяла с полки Гизелы его «Воспоминания». К тому же известен один случай с молодой учительницей французского, который произошел около ста лет назад в Ливонии и был поразительно схож с моим.

После этого я отодвинула книги в сторону и просто сидела в полном одиночестве в своей комнате возле окна, наблюдая за созвездием Орион и россыпью Большой Медведицы. Отзвуки событий последних дней отдавались в моем сознании: «Мисс Крайль, что это вы делаете здесь, наверху? Мгновение назад я выглянула в окно и увидела, как вы шли по дорожке в саду… Мисс Крайль, это вы только что были на балконе? А я думала, что вы играете в данный момент на фортепиано в музыкальной комнате…» Подобные случаи не были единичными, а повторялись раз пять-шесть…

Больше мне не хотелось читать эти книги, так как их авторы, собрав и обобщив несколько подобных случаев, даже не пытались объяснить их природу. Все они по своему складу были учеными-агностиками. Они просто приводили слова свидетелей и, по сути дела, утверждали следующее: все эти люди рассказывают о том, что произошло. По нашему мнению, большая их часть — обманщики. Но во имя торжества научной дискуссии мы предполагаем, что их показания истинны. В таком случае, если они считают, что свидетели говорят по-своему правду, — то какова же причина этого явления? Каким образом все это происходит, и что наконец все это значит?

Если только они говорят правду, — это «если» с тех пор не покидает меня. У меня нет на это ответа, как не было и у них. Но я по крайней мере теперь знала, что говорят обо мне за моей спиной в Мейдстоуне.

Я сама тогда в это не верила, но я была ужасно напугана, так как понимала, что за всем этим что-то кроется… Может, просто глупый трюк или неудачный розыгрыш, но все же это означало какой-то недружественный по отношению ко мне жест.

На следующее утро я отправилась в кабинет миссис Мейдстоун и вернула ей книги. Она призналась мне, что скрывает свой интерес к подобным случаям, так как от директрисы школы требуют строжайшей ортодоксальности. Она была добра ко мне. Она совершенно серьезно толковала со мной о какой-то моей «исключительной психической энергии». Сама она, конечно, в это верит. Но как раз по этой причине она, к сожалению, не могла держать меня в своей школе ни минуты дольше. Как видите, миссис Лайтфут избавилась от меня, считая меня либо обманщицей, либо трюкачкой, либо жертвой обмана или трюкачества, а миссис Мейдстоун поступила таким образом потому, что была уверена в моей невиновности. А это ее больше всего беспокоило. Как, впрочем, и меня. Если бы меня обвинили в трюкачестве, я могла бы отрицать такое обвинение и доказать свою невиновность. Но я была лишена всякой судебной защиты от такого необычного обвинения. Здесь я ничего не могла доказать. Я сама не знала истины.

Миссис Мейдстоун испытывала ко мне сострадание, так как сама не верила в мою виновность. И вот однажды, подчиняясь женской слабости, она написала рекомендательное письмо, которое помогло мне получить работу в Бреретоне и…

— Позвольте перебить вас, Фостина, — сказал Базил. — Как часто видели вашего двойника в Мейдстоуне?