Удар милосердия

Джаред провел несколько попыток, когда Дагмар уходила в город вместе с Зикой. Но либо он недостаточно точно восстановил в памяти облик названной сестры, либо вообще его догадка была неверной. И только черные и белые тени метались в его видениях. И лишь раз попытка увенчалась успехом. Он увидел Бессейру, идущую по какой-то крытой галерее, темной, продуваемой ветрами. Она была в том же полушубке, но с непокрытой головой, и выглядела еще более усталой, чем запомнил ее Джаред. Щеки провалились, губы растрескались и были покрыты коркой засохшей крови. В стене открылась низкая дверь, и оттуда выбежала высокая белокурая женщина в темном платье и меховой душегрейке. Она бросилась к Бессейре, вцепилась в нее и зарыдала. Причем Джареду показалось, что плачет она не от горя. И не от радости. Так плачут те, кто долго сдерживался, когда наконец, появилась возможность пожаловаться всласть. Бесс подняла исцарапанную руку и неловко похлопала женщину по плечу…

Потом все исчезло.

Джареду приходилось видеть императорскую фаворитку, но один раз, давно, издалека, и во сне он не узнал ее, однако пробудившись, понял, что женщиной, рыдавшей на плече Бессейры была госпожа Эльфледа. Выходит, Бесс благополучно добралась до Тримейна. Но почему она одна? Что случилось с наследником?

По всей вероятности, с ним не случилось ничего. Несколько дней спустя в Эрденоне заговорили-таки о болезни императора, и о том, что кронпринц, наверное, получил это известие с тайным гонцом (в сущности, так оно и было), потому и уехал так срочно. Еще считанные дни – и стало известно, что кронпринц в Тримейне. И все. Если Тирни Йосселинг знал больше – а он наверняка знал больше – он принял меры, чтоб сведения эти за пределы дворца не вышли. О принце Радноре не было слышно ничего. И никто особо о нем не беспокоился. Зимой ни бунтовать, ни восставать не принято, а зима, несмотря на то, что дни стали длиннее, а морозы сошли на нет, все еще длилась, и метели в преддверии оттепели не прекращали свой бешеный пляс. Зима в Эрде – это целая жизнь, богатая различными перипетиями, и тот, кто дотянул до весны, чувствует себя так, словно одержал заслуженную победу в трудной, долгой, изматывающей борьбе. Южанам этого не понять.

Из какого-то дурного любопытства Джаред снова посетил магистра Фредегара. Все же историк бывал там, куда Джареду путь был заказан. Предчувствия его подтвердились – нынче магистр в основном лепетал о выгодах союза герцогства Эрдского с бывшим королевским доменом. Об кронпринце – убийце и кровопийце, не было сказано ни слова. Очевидно, такие разговоры во дворце не приветствовались.

О смерти Райнера магистр, по-видимому, не знал. Джаред заподозрил его в притворстве, но, но, поразмыслив, пришел к выводу, что это не так удивительно. Бесс забрала те вещи, по которым можно было установить личность убитого. Зато оставила на нем одежду и обувь. А в Эрденоне, как в любом городе, немало людей, которые не побрезгуют обобрать мертвеца. И, скорее всего, поутру стража обнаружила на пустыре голый труп с перерезанным горлом и сочла, что имело место обычное ограбление, каковые никогда не раскрываются. Положенное время тело лежало в подвале церкви святого Гестаса – так было заведено в герцогской столице, – и поскольку никто его не востребовал, было погребено за кладбищенской оградой. Может, даже рядом с Динишем. Но участь студента много хуже, чем у комедианта. Впрочем, если Райнер причастен к убийствам в Тримейне, жалеть о нем не стоит. И пусть себе магистр пребывает в блаженном неведении, браня неблагодарного клирика, ни с того, ни с сего покинувшего должность, что выхлопотал для него Фредегар в ущерб себе…

И, однажды, возвращаясь от Фредегара, Джаред, поднявши голову, обнаружил, что блеклый, точно опившийся топленого молока, солнечный диск налился желтизной. И ветер, гуляющий по узким улицам Эрденона, был сырым, но еще не пах гнилью. Весна пока задерживалась в пути, однако извещала о своем скором прибытии.

Он не пошел сразу на улицу Гремящего Молота, а свернул в сторону торговых галерей. В этот ясный солнечный день хотелось не только радоваться самому, но и порадовать чем-нибудь Дагмар. Черт побери, женщинам нужно делать подарки, а он за всю зиму ни разу об этом не побеспокоился. Неважно, что она скажет – «излишняя роскошь», « у нас это не принято». Такую роскошь, как новый платок, серебряное колечко или бусы, они могут себе позволить. Правы комедианты – надо жить сегодняшним днем, а о будущем придет пора думать, когда кошелек опустеет. При этом Джаред не вспоминал, что кошелек оставила Бессейра, а до того принадлежал он Райнеру.

Ничего он Дагмар не купил.