Удар 'Молнии'

Ходить белой женщине по Турции, особенно по ее окраинным землям, было небезопасно; говорили, что их попросту воруют и увозят в горы как наложниц. Это было не совсем плохо - потерять свой "хвост" и хоть раз ощутить себя свободным, может, даже поплясать с горцами. А если ее какой-нибудь дурак похитил, так и вовсе можно сорваться с привязи и пожить в одиночестве хотя бы последние недели до "дембеля": донесения приходилось писать и шифровать в туалете!.. Но что-то екнуло в душе, жалость смешалась с неудовольствием, и Саня повернул назад. Жену он выводил "на люди" в черных одеждах и чадре, из-под которой виднелись одни глаза, и лишь по зеленому кошачьему блеску можно было признать в ней белую женщину - вряд ли кто разглядит в толчее и вряд ли кто украдет. Значит, что-то случилось!..

Дважды он пробежал по тем местам, где в последний раз видел ее и где потерял, и лишь на третий нашел. Валя-Лариса полулежала на циновке возле грязной, обшарпанной стены дома, подложив под голову ковровые переметные сумы с покупками. Над нею хлопотала старая турчанка, давала пить, прыскала в лицо и что-то тараторила на своем языке. Снятой с головы чадрой был подпоясан низ живота, а развившийся жгут тяжелых каштановых волос лежал на мостовой. Бескровные губы, вдруг запавшие щеки, приоткрытый рот, ловящий знойный воздух...

Но в ее глазах он в первый раз увидел промелькнувшую радость.

- Спасибо, - по-турецки сказала она старухе, указала на Саню. - Мой муж! Спасибо!

Турчанка что-то еще потараторила, указывая то на живот Вали-Ларисы, то на переметные сумы и ушла, не взглянув на Саню.

- Что с тобой? - спросил он, присаживаясь возле, - мимо шли люди, задевали, толкали его в спину.

- Все в порядке, - слабо проговорила она. - Тепловой удар, перегрелась...

- Неправда! Тебя ударили? Упала?..

- Нет-нет! Все хорошо, милый.

- А почему перевязан живот?

- Чтобы легче дышать на жаре, такой обычай... - солгала она. - Сейчас я встану. И пойду.

И тут до него дошло. Ожгло будто порохом от выстрела в упор.

- Ты... беременна? Ты забеременела?!

Валя-Лариса промолчала, отвернулась. Саня взял ее голову, повернул к себе - она закрыла глаза, из-под сжатых выпуклых век потекли слезы.

- Что же ты молчала? - теряясь в неопределенных чувствах, пролепетал он. Могла бы сказать...

- Зачем? - Она попыталась встать на ноги, держась за стену. Саня запоздало помог. - Пойдем, мне уже хорошо.

Она потянулась за переметными сумами и даже намеревалась сделать рывок, чтобы забросить на плечо. Грязев отнял ношу:

- Тебе нельзя поднимать тяжести! Ты что?..

- Можно, - упрямо проговорила она. - Даже нужно. Дай мне! Дай!

- Не дам! И не скандаль на базаре, - по привычке сделал он нравоучение. Женщинам не позволено скандалить...

Валя-Лариса сощурилась, убирая волосы, усмехнулась бледными губами.

- Пожалел? Пожалел, да? Спасибо, о, превосходный муж. О, мой благодетель!

В глазах ее отметилась только боль и горькая, тусклая усмешка - злости как ни бывало...

- Отдай мне сумки! - потребовала она, - Мне нужно таскать тяжести. Чем тяжелее, тем лучше. Здесь тебе не Россия. Нет больниц, где делают аборты.

- Ты что? - как-то туповато и обескураженно спросил Саня. - Тебе не нужен ребенок? Ты хочешь... аборт?

- А тебе он нужен? - со скрытой тоской спросила Валя-Лариса. - О чем ты говоришь? Какой к черту!..

- Но я - муж! - заявил он. - Следовало бы спросить меня!

- Спросить? - Она попыталась рассмеяться - не получилось, болел живот. Тебя женили на мне - не спросили... Муж! Объелся груш...

Саня забросил сумы на плечо, взял ее за руку, как берут невольниц, и повел сквозь толпу к машине, оставленной на стоянке. Там усадил жену на заднее сиденье, включил кондиционер. Пока шел, был полон мыслей и слов, но тут сидел рядом и не знал, что сказать. Валя-Лариса откинулась на спинку, вытянула ноги и замерла, положив руки на свой, еще никак не выделявшийся живот.

- Сколько месяцев уже? - наконец спросил Саня.

- Кажется, два, - не сразу ответила она. - Или около этого... Еще не поздно.

На короткий миг он подумал, что ее беременность - провокация, попытка таким образом оставить его в центре, продиктованная Бауди, однако он тут же открестился от этой мысли: привыкший к постоянному контролю за обстановкой разум уже замыкался на подозрительности и фантазировал черт знает что. Будь так, она бы не старалась избавиться от беременности, напротив, давно бы и с радостью сообщила об этом.

- Почему ты не хочешь ребенка? - спросил Саня. - Боишься потерять свою... работу?

- Детей рожают от любви, - просто сказала Валя-Лариса.

- А ты еще можешь это делать? Способна на такие чувства?