Удар по своим: Красная Армия: 1938-1941 гг.

Для того, чтобы ответить отказом, не было никакой надобности проверять материалы по моему липовому от начала до конца делу, построенному на ложных показаниях моих собственноручных и других арестованных, а также на противоречивых показаниях бывших моих подчиненных.

Я признаю себя виновным лишь в том, что в сознании своего бессилия в борьбе с государственным аппаратом, под влиянием угрозы «применить репрессии по отношению к моей семье», чтобы не разорять окончательно свое родное гнездо, стал на ложный путь фальшивых показаний и тем способствовал запутыванию дела.

Не буду затруднять Вашего внимания описанием обстановки, в которой находимся мы, осужденные. Для меня в ней самое тяжелое — оторванность от политической жизни и от участия в той огромной работе, которая проводится в родной стране в связи с международной обстановкой, сознание, что я не приношу той пользы, которую приносил и мог бы еще приносить, работая в той области, которой посвятил всю свою жизнь, 32 года, из них свыше 20 лет в Рабоче-Крестьянской Красной Армии и 8 лет империалистической и гражданской войны. Однако я позволю себе отметить, что производимая заключенными, неосмысленная для большинства из них работа не оправдывает затрат, производимых государством, в более или менее короткие сроки приводит их к инвалидности.

Большинство из нас не понимает, что случилось, за что мы вынуждены отбывать тяжелое наказание, не зная за собой инкриминируемой нам тяжкой вины, кому и для чего было нужно создавать буффонаду массового антисоветского военного заговора и контрреволюционных организаций, распространивших свои щупальцы до низовых звеньев нашей великой стройки, кому и для чего нужно разрушать семьи и создавать кадры инвалидов, которые в дальнейшем лягут бременем на государство или на наших родных и близких, знающих нас и не верящих в нашу виновность, в якобы содеянные нами чудовищные преступления.

Касаясь контингента содержащихся в Верхне-Тавдинском лагерном пункте, надо резко подразделить их на 2 части, — бытовиков, осужденных за действительно содеянные ими преступления, и осужденных по ст. 58. Нет сомнения, что среди последних есть и действительные преступники, в частности, отбывающие наказание по п. 10, которые и здесь продолжают злобствовать и шипеть на партию и Советскую власть. Значительная часть остальных осужденных по 58 статье, это — в худшем случае политические импотенты, перед совершившимся фактом великой пролетарской революции поплывшие по ее течению, ставшие не солдатами, а чиновниками революции, честно и добросовестно выполнявшие директивы партии и правительства, поскольку это дало им известное положение и материальное обеспечение. Как не способны они были стать солдатами революции, так же далеки они и от участия в контрреволюции, которая нарушила бы их безмятежное состояние и неизвестно, что дала бы в результате своего осуществления. Большинство из них прибыло в лагерь с радужными надеждами, что партия и советское правосудие разберутся в их делах и освободят от незаслуженного позора. Однако формальные отказы в пересмотре дел изменили сознание и очень многие в результате своих несбывшихся надежд стали на путь контрреволюционного мышления, считая, что партия сознательно изолировала их от внешнего мира, что она является единственной виновницей создавшегося для них положения. Это, конечно, не действительные коммунисты и беспартийные большевики, а люди неустойчивые, стоявшие за партию и власть трудящихся до тех пор, пока они не затрагивали их собственных интересов.

И снова возникает вопрос, кому и для чего нужно создавать в стране кадры недовольных и озлобленных людей, которые по истечении сроков отбывания наказания затаят свою обиду и, если не на деле, то на словах и в мыслях станут контрреволюционным элементом.

Обращаясь с настоящим заявлением к XVIII Всесоюзной конференции ВКП(б), я убедительно прошу подойти ко мне, как к человеку, сначала интуитивно, а затем совершенно сознательно ставшего на сторону Октябрьской революции, считающего, что по мере своих сил и знаний он сделал свое дело в гражданской войне и в социалистическом строительстве, в строительстве Красной Армии, и дать ответы на недоуменные для меня вопросы, а также сделать распоряжение о пересмотре моего дела и дать мне возможность работать на любой должности и в любой области, как работал я до ареста не из-за званий и орденов, а для осуществления великих идей партии и Советской власти. Еще раз заверяю Родину в лице лучших большевиков, собравшихся на XVIII Всесоюзную партийную конференцию, что никогда ни в каких контрреволюционных делах я не принимал участия не только в работе, но на словах и на деле.