Ударная сила

В возбуждении от страха, что его кто-нибудь заметит, наткнется на него в темноте, и вместе с тем от ожидания, что вот отодвинется штора и он увидит Маргариту в освещенном окне на втором этаже, Гладышев прижался к ребристому штакетнику. Но там, за окном, в комнате Милосердовых, казалось, было пусто, не шелохнется занавеска, не скользнет тень. Сколько он тут? Время словно бы остановилось, и Гладышев даже перестал чувствовать, что штакетины через гимнастерку больно вдавились в грудь. Он не знал, что его ждет, но ему важно было сейчас увидеть ее, увидеть — зачем и почему, он в этом тоже не отдавал себе ясного отчета, но повторял в уме: «Должен, должен! И увижу, дождусь и скажу, пусть что будет!.. Пусть!»

...Фурашов подходил к своему дому. Только минует соседний, двухэтажный, где живут теперь многие семьи офицеров, живут капитан Карась, начклуба Милосердов, и вот он, его домик. Он видел, в доме темно, лишь в кухоньке чуть светилось окно: Валя, выходит, не спала, ждала.

Обогнул густой куст бузины, разросшийся у тротуара, в глаза плеснуло светом, кажется, из окна Милосердовых. И тут же словно бы от штакетника метнулась тень. Фурашов невольно приостановился. И увидел лейтенанта Гладышева.

— Гладышев?

— Здравия желаю, товарищ подполковник!

Голос неровный, одышливый, словно офицер испуган, смешался от неожиданной встречи.

— Откуда? Что так поздно?

— Я... у Губова был, товарищ подполковник, — соврал Валерий. — Домой иду.

— Ну, хорошо... — Фурашов козырнул.

Он не знал, что в эти минуты капитан Карась, тоже идя к дому по другой стороне улочки и уже собираясь пересечь ее, вдруг увидел Фурашова с Гладышевым, освещенных, всего в трех метрах от окна Милосердовых, и попятился в тень. Капитан не слышал, о чем они говорили, воспаленно в голове проносилось: «Гладышев — ясно, Милосердову выглядывал. Знаем, в Егоровске, в ресторане, трепака с ней отплясывал! Постой, постой!.. А этот? Тоже отплясывал на первомайском вечере! Ситуация!.. А что, бабенка легкая, скорая! Капа говорила, будто слышала, как та хвалила Фурашова, — мужчина видный... Интересно, уж не сопернички ли?..»

Из тени вышел, когда скрипнула невидимая дверь фурашовского домика.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

1

Янову, когда он, случалось, оставался один, размышлял о происходящем в мире, раздумывал над обстановкой, какая складывалась после разрушительной и грозной войны, в какую-то минуту до отчетливости зримо воображалось: Земля, планета наша, — вовсе не огромный шар тверди, а всего маленькая светящаяся точка, которая мечется в бесконечной галактике, в вечном ее холоде. Вдруг внезапный катаклизм, вспышка как бы точечной спичечной головки... От подобной осязаемой ясности прошивало, точно иглой, содрогание. И невольно, скованный словно бы пришедшим из бесконечности морозным дыханием, он медленно возвращался к действительности. Давило в затылке, тягуче посасывало в груди.

И тогда возникало иное: перед ним, перед его глазами, представало все в увеличенном виде, будто под мощным, всеохватывающим микроскопом. Огромно реальная Земля: материки, океаны, цепи гор, бескрайние равнины, реки и озера, ледяное безбрежье полюсов, зной экватора, радостно будоражащие многоцветьем сады и поля, мертвое однообразие пустынь, города, деревни, поселки. И везде люди, люди... И то там, то тут пожарища, смоляно-черные космы стелющегося дыма...

Он зажмуривал глаза до ломотной боли — в винно-красном огне вспыхивали и гасли золотистые черточки.

Да, война кончилась. Но отголоски ее еще живут в мире, — вспухают, лопаются язвы, курятся смрадные очаги. Но не в этих вспышках, не в этих отголосках дело. Как всякое сложное, взаимосвязанное явление, в котором были приведены к действию несметные силы и человеческие массы, оно не могло «остановиться», отсечься, точно одним ударом. Так тяжелый маятник часов, казалось бы остановленный с ходу мгновенно приложенной силой, потом делает еще несколько колебаний и лишь тогда затихает, успокаивается.

Но Янов отдавал себе отчет в том, что такое представление лишь чисто внешнее и что в случае с маятником все происходит по ясным, исследованным законам механики, в общественных же явлениях, к каким причисляется и война, действуют силы социальные, классовые, а значит, и процессы — сложней, запутанней, неожиданней...

Однако подобного рода мысли давали весьма слабое утешение: горечь и совсем свежее ощущение войны были живы, неизгладимы, преследовали маршала постоянно. Но суть заключалась в другом, в том зловещем дыхании «холодной войны», которая с неотвратимостью обвала, как казалось Янову, зрела, нарастала, готовая обратиться из «холодной» в новую горячую, еще более жестокую и всеохватную... Должно быть, в воображении маршала и возникала связанная с этим призрачная, эфемерная картина: планета не планета, а заброшенная светящаяся точка, и вдруг — вспышка, как результат неведомого катаклизма...