– Вот и радуйся. Я бы на твоем месте боялась не Интерпола. А ребят, которые захотят взять заказ на Волка себе. Они, Январь, смышленые. Да и Волков не дурак. Если им только на секунду придет в голову, что это игра, если они только об этом подумают до того, как делить заказ, они землю перероют, но найдут того, кто это подстроил.
– Да откуда ты знаешь?! Да за такие деньги полстраны бросится ловить и убивать этого Волка!
– А я говорю, – улыбается Ева, явно превышая скорость, – что желающих будет не больше пяти. Скорее всего – трое. И именно из-за суммы на это клюнут только профессионалы.
– Куда мы едем?
– На Рижский вокзал.
– А кофе, свечи, разговоры до утра? А награда, в конце концов?!
– Если мне дадут премию за хорошо выполненную работу, а я лично в этом сомневаюсь, если меня наградят денежным призом за уничтожение виртуального похоронщика, я клянусь, что переведу все деньги тебе! А теперь выметайся, – Ева резко тормозит и открывает дверцу. – Ты помнишь, куда ехать?
– Я что, совсем не нравлюсь тебе? – тихо-тихо спрашивает Январь, глядя на здание вокзала.
– Мне даже нравится, – так же тихо отвечает Ева, – как ты пахнешь, когда нервничаешь. Вот в чем проблема. Поэтому убегай быстрей и не оглядывайся. Я не сделаю Далиле больно. Поцелуй ее за меня, – Ева обхватывает ладонью затылок Января, поворачивает к себе его лицо и целует, поиграв сначала своими губами с его, удивленными и горячими. Январь падает в невесомость, а она улыбается, и эта улыбка возле его рта отрезвляет, словно лед за шиворот. Он выходит, ничего не говоря, не глядя на нее, не прощаясь.
А Ева, справившись с сердцебиением, поздравляет себя с явными признаками сексуальной озабоченности. Сначала она думает, что это следствие циничности ее работы. При таком подходе к мужскому полу пора ехать снимать мальчиков в спортивных клубах. И вдруг очень ясно, словно это было только что, она вспоминает, как Волков схватил ее за волосы, притянул ее рот к своему и не поцеловал, а так, царапнул губами, сухими и потрескавшимися. Потрогав полыхнувшие щеки, еще не совсем понимая, что делает, почти наугад, она едет к дому, где раньше жил Волков. Хотя в заявке на его убийство совсем другой адрес – по прописке, но Ева, как в бреду, кляня свою отменную память, останавливается у подъезда высотного дома, поднимается по лестнице, слышит, как на ее звонок почти сразу же открывают дверь, видит пожилую женщину, ее недоумение, и вдруг в конце коридора появляется Волков, и они замирают друг напротив друга, и в темном пространстве еле тлеющая лампочка бра у зеркала, и что-то объясняющая женщина – сынок только что пришел в гости, неужели опять дела?! – только они и реальны в этом пространстве.
«Если не заговорю первой, – думает Ева, – тогда все пропало», – и почему-то кричит, словно Волков не только поседел за эти годы, но и оглох:
– В каком спортивном зале ты расслабляешься?!
Женщина включает верхний свет, жизнь приобретает знакомые очертания, Волков подходит совсем близко, Ева напряженно вглядывается в знакомое лицо, в странно седые над молодым лбом волосы и покорно поднимает руки вверх на его просьбу. Волков, бледный до голубизны напряженных прожилок на висках, сначала неуверенно, словно боясь обжечься, проводит у нее по бокам, расстегивает куртку и вынимает из кобуры пистолет. Потом он становится на колени, ощупывает ее ноги, вдруг устав, прислоняется на секунду лбом, и Ева закрывает глаза. Он встает, хватает с вешалки куртку и шарф, Ева вспоминает, как Николаев вытащил его из этой квартиры в пижаме и отвез в морг на опознание китайцев, расстрелянных в экскурсионном автобусе. Они спускаются по лестнице, в дверях подъезда он ее задерживает, выходит первый, дожидается, пока из джипа во дворе выбегает удивленный охранник – хозяин не предупредил по телефону, что выходит из квартиры, – Волков жестом показывает, что охранник свободен, и Ева улыбается плавности и естественности этого барского жеста. Шофера тоже отпускают. Волков садится за руль, дожидается, пока она заблокирует свою машину, и спрашивает, словно пробуя голос:
– Что, действительно в спортзал? В какой? Зачем?
– В тот, где маты чище.
Небольшой южный городок. Вокзал, милиция, баня, даже две бани, заброшенный Дом культуры в заброшенном городском саду. Кинотеатр с колоннами. Как ни странно – идет кино. По утрам для детей мульфильмы, по вечерам – всю неделю «Империя страсти». Вглядывась в лица прохожих, Вера пытается найти неизвестный никакому другому народу никакого другого места фермент наслаждения сексуальным насилием: каждый день зал полон. Что заставляет этих людей смотреть историю любви с отсечением в конце мужских половых органов?
– Цена билета, – говорит Хрустов, – пять рублей. Пойдем в кино?
– Это невозможно смотреть, – заводится Вера, – представь только, что все художественные произведения, созданные народами мира, все картины, книги о любви, песни, скульптуры, музыку – всё сложили в одну кучу. Огромная такая куча посередине планеты!
– Как это – музыку в кучу? – улыбается Хрустов.