Удавка для бессмертных

– Сейчас я тебе покажу. Я обещала. Этот момент наступил, а ты мне не верил, – незнакомым высоким голосом сообщает девочка. Сколько ей, интересно? Пятнадцать? Тринадцать? Она встает, держа руки перед собой, берет с пола его бутылку, отпивает, кривится, и Хрустову кажется, что он подсмотрел чудо: от отвращения девочка вздрагивает, и дрожь проходит по длинному телу от дернувшейся головы до ягодиц, словно кто-то изнутри, под кожей перебрал по одному позвонки.

– Долго мне ждать, иди сюда?! – кричит девочка из ванной. Хрустов, совершенно не чувствуя своего тела, встает и смотрит сверху на двинувшиеся к ванной знакомые голые ступни.

Она стоит у раковины. Дождавшись его, опускает руки пальцами вниз. Со звоном скатываются кольца, ударяясь в блестящую эмаль, и движутся по вогнутой поверхности отжившими иллюзиями серебряной надежды. Хрустов, покачнувшись, еле удерживается за притолоку. Девочка поднимает голову и видит себя в зеркале.

– Вот это да-а-а-а… – она выдыхает восторг и ужас, хватается за щеки, поднимает руками волосы, скашивает на схваченную прядку глаза, потом ощупывает тело, разглядывает низ живота и сообщает в бледное лицо мужчины над ней: – Вот это кайф, скажу я тебе!

– Нет, – говорит Хрустов. Он видит себя как бы со стороны: большой и слегка не в своем уме мужик лежит на спине на кровати, на нем сидит голая девочка и застегивает пуговицы на его рубашке. Когда он надел рубашку на совершенно голое тело и лег на кровать, Хрустов не помнит, но зато отлично знает, что последует дальше. Рубашка застегнута, зеленовато-карие глаза туманятся, ему приказано приступить к расстегиванию пуговиц. Хрустов сопротивляется. Он чувствует, как девочка поднимает его руки, кладет ладони на грудь, трясет его. – Нет, Вера, – он осторожно и очень тихо выговаривает имя.

Еще часа три Вера мучает его приставаниями, Хрустов сдается, но это не приносит удовольствия ни ему, ни ей. Вера пугается, ей было больно, она замыкается в себе и полдня не разговаривает. Здоровое чувство жизни побеждает в юном теле к вечеру, она одета, накрашена, она не может устоять на месте, она подавляет его своей энергией. И покачивающийся Хрустов, который проходит гостиничный коридор с легкой улыбкой дебила на осунувшемся лице, вызывает у дежурного такой приступ сочувствия, что тот готов как следует обложить эту вертихвостку – еще и шляпу нацепила, посмотрите только, какая под шляпой шмакодявка!

– Мы поедем во Францию! Нет, мы поедем в Италию! У тебя много денег? Хочу эту сумочку! Нет, мы сначала поедем к морю, почему мы еще не у моря, почему мы застряли в этом тухлом городке? Когда поезд? Мы собрали вещи? Хрустов, я тебя люблю!! – подпрыгнув, она виснет, уцепившись за Хрустова руками и ногами, стонет и смеется одновременно. Хрустов стоит с опущенными руками, смотрит в близкое веснушчатое лицо и неожиданно для себя вытирает губы после того, как Вера, прежде чем сползти вниз, закатывает показательно-громкий и влажный поцелуй посередине главной улицы.

Первым заказ на Волка прочел в «отстреле» Муха. Он сразу же схватился за телефон и уже набрал номер Волкова, но потом вдруг задумался и сделал сброс. Чего звонить, когда Волков, конечно, узнал это раньше. Ему же не надо дежурить через день в Службе ЧС, водить дочку в садик и вывозить тещу на выходные на дачу. А если узнал, почему не стер? Два раза на его памяти, после небольшого совещания, заказы в «отстреле» стирались. Если не считать «шизы», как называет Декан приколы, типа «плачу три рубля и шестьдесят три копейки тому, кто отстрелит к вечеру президента».