По воспоминаниям В.А. Трофимова, заседания Лесновско-Удельнинской думы были публичными, на них присутствовали все желающие, сколько вмещал небольшой зал на первом этаже особняка. Нередко происходили жаркие словесные схватки и баталии. Особенно энергично вел себя член кадетской партии профессор Политехнического института Ф.Ю. Левинсон-Лессинг, нередко вступавший в полемику с большевиками. Другим серьезным оппонентом большевиков являлся весьма популярный среди местных жителей доктор Захар Григорьевич Френкель, меньшевик, прошедший ссылку
«С первых же шагов своей деятельности Дума повела активную борьбу со спекуляцией фуражом и хлебом, – вспоминал В.А. Трофимов. – Владельцы лавок во главе с богачом булочником Сотовым придерживали хлеб для сохранения более высоких цен. Лесновская Дума постановила: запретить свободную торговлю хлебом – и провела это в жизнь». Другим шагом думы была конфискация сена у помещика Исакова. «Я сам накладывал сургучную печать на замок сарая, – писал В.А. Трофимов. – Исаков только отдувался, стараясь не смотреть нам в лицо. Потом это сено распределялось по талонам управы Лесновской думы».
Однако с таким социализмом в отдельно взятом районе не все согласились. Студент Сергиевский, один из членов думы, принадлежавший к партии эсеров, упрекал Трофимова за запрет свободной торговли хлебом: «Вы уничтожили личную инициативу, я теперь не вижу перспективы». А булочник Сотов умолял отменить это решение, уверяя: «Верните свободу – и завтра же весь Лесной будет завален хлебом и булками». «Мы не шли на это, – вспоминал Трофимов. – И каждый житель Лесного и Удельной мог покупать хлеб по установленным нами твердым ценам».
Однако самое главное событие, случившееся в стенах Лесновско-Удельнинской думы, произошло 16 октября 1917 года: в комнате культурно-просветительного отдела управы года впоследствии хрестоматийно известное расширенное заседание членов ЦК РСДРП(б) с участием В.И. Ленина. Итогом стало принятие резолюции, призывавшей рабочих и солдат «к всесторонней и усиленнейшей подготовке вооруженного восстания».
Лесновско-Удельнинская подрайонная дума просуществовала до декабря 1917 года, когда ее упразднили постановлением Выборгского районного Совета. После октябрьской смены власти, когда власть на местах перешла к Советам, надобность в параллельно существующих органах управления отпала...
Революционная гроза 1917 года не обошла стороной семью уважаемого удельнинского жителя – тибетского врача П.А. Бадмаева.
Его дочь Аида Петровна впоследствии отмечала в своих записках, что отец действительно был сторонником абсолютной монархии, но не преследовал при этом никаких корыстных целей. «Он был предан России и доказал это. Имея неоднократную возможность покинуть ее в тяжелые годы Гражданской войны, он остался в России и испил горькую чашу крушения своих иллюзий, надежд»...
Характерный случай произошел в доме на Поклонной горе во время революции 1905 года, когда группа бежавших студентов-революционеров обратилась к Бадмаеву с просьбой спрятать их от преследований полиции. Тот облачил их в аптечную форму и посадил к огромным медным ступам, в которых толкли лекарства. Прибывшая полиция заявила Бадмаеву, что по всем признакам виновники беспорядка скрылись в его усадьбе. Обойдя ее всю, они не обнаружили ничего подозрительного. Студенты были спасены, а вскоре Бадмаев помог им и деньгами, и их переправили за административную границу в Финляндию.
«Петр Александрович, или Петсан, как называла его мама, был человек мыслящий, – рассказывала Аида Петровна. – По рассказам мамы, он критиковал и министров, а при имени императора лишь разводил руки. Но не осуждал. Не потому, что боялся, он был очень смелый человек, как показали дальнейшие события, но царь для него был нечто святое».
В сентябре 1917 года Бадмаева, в числе других представителей свергнутого «царского режима», арестовали и выслали из Петрограда. Несколько раз жизнь Бадмаева и его родных висела на волоске, однако в конце концов родных отпустили, а доктор в течение месяца находился в заключении в Свеаборгской крепости. В середине ноября 1917 года, уже после Октябрьской революции, от Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов пришел приказ о его освобождении и разрешении вернуться на родину.
Бадмаев вернулся на Поклонную гору, но жил дальше как на пороховой бочке. Несколько раз его арестовывали, грозили смертью.
«Центральная власть еще не утвердилась, – вспоминала Аида Петровна Гусева. – Одна группа арестовывала, другая освобождала. Появлялись и отряды вооруженных анархистов... Это были тяжелые сцены. В памяти сохранилось: отец, раскрыв руки, говорит бесстрашно: „Стреляйте!”, стоя буквально перед стволами винтовок, наведенных на него. Но руки, державшие оружие, опускались под его взглядом... Мне известно, что Петр Александрович получил официальное уведомление властей о том, что по желанию он может принять японское подданство – за него ходатайствовал японский посол – и с семьей выехать в Японию. Отец категорически отказался покинуть Россию»...