Удержать престол (СИ)

— А вот это зеркало, то для благочестивой жены твоей Пелагеи Семеновны, — взорам любопытствующих предстало зеркало, размером полметра на сантиметров тридцать, украшенное серебром и редкими красными камнями.

— Что бы ни было, я желаю, кабы меж вами, моими верными слугами, был мир. Иван Исаевич будет слово мое говорить казакам, — говорил у уже я, стремясь подтолкнуть Телятевского к единственно правильному решению. — Ну, а ты, Андрей Андреевич, боярин, один с тех, кого и я, государь-император, выслушаю. Для отечества нашего вы оба вельми потребны.

После таких моих слов, ни у Болотникова, ни у Телятевского, не было шансов на обострение. И чего вообще Болотников затеял этот спектакль. Хотя именно здесь и сейчас, если какая-то ссора имела место быть, лучше всего можно помириться. Я тому гарантия.

Все правильно! Но то, что меня некоторым образом используют?.. Не нравится мне такое. Особенно не будет нравиться, если я, государь, не получу свои подарки, и явно не хуже, чем Телятевский.

— Государь, — обратился ко мне Андрей Андреевич, при этом не отводя оценивающий взгляд от Болотникова. — Так и не было ссор. Я знал Ивана, сына Исайи, яко доброго воина, оттого и принимаю дары.

Напряжение спало. Может, своими словами Телятевский несколько и уронил свой авторитет Иные, наверняка, знают более моего, какая кошка пробежала между ним и Болотниковым, но в моих глазах Андрей Андреевич приобрел себе бонусы. За правильные слова ему еще воздастся.

— Дозволь, государь, и тебе дары принести, да нашей благоверной царице Ксении Борисовне! — сказал Болотников, низкого поклонившись.

А что? Я дозволил! Какая-то сорока во мне проснулась, тоже хотелось дорогостоящих блестяшек.

Когда показывали то зеркало, что мне дарил Иван Исаевич, все ахали и охали. Это был шедевр, очень дорогой и с немалой художественной ценностью. Пусть и не в полный рост, но полтора метра в высоту у этого сокровища были. В золоте…

— Ты откуда, Ваня, столь дорогие дары привез? — спросил я Болотникова, улучив момент, когда он был ко мне ближе всего.

— Прости, государь, бежал я из Венеции. Было дело, опосля морского бою, пришлось пристать и к острову Мурано, там такие зеркала ладили. Прими дары, не побрезгуй, прошу! — говорил Болотников, расценив мой интерес, как нежелание принимать подарки, которые были украдены.

Да плевать мне, что при бегстве на родину, Болотников почистил чьи-то закрома. Одно это зеркало, если его продать, позволит построить агломерацию военных городков Преображенское-Семеновское. Вот еще один выбор: оставить богатство в пользовании Ксении Борисовны, показать, что я добрый муж, или направить полученный капитал на благо державы? Придется оставить жене, но лишить ее иных подарков, мною пока еще не подаренных.

— Государь, прими и эти пистоли, турецкой выделки. Знаю я, что и в Венеции, и в Богемии, нет таких мастеров, что могут такое сладить, — две обшитые бархатом коробочки распахнули, и в каждой были пистолеты.

На вид — вычурно и красиво, золотые полосы, пересекающиеся с серебряными узорами, на рукояти по драгоценному камню. Я в них не разбираюсь, в камнях, но были красные, может рубины. Но, почему-то, холодное оружие, тот ятаган, казался творением художника, а пистолеты — изделием ремесленного мастера, пусть и талантливого.

— Богатые дары! Принимаю их, Иван Исаевич, — нарочито громко сказал я, делая логическое ударение на отчестве.

Я уже знал, что в этом времени отчество используется по отношению далеко не ко всякому дворянину, более того, для дворян это редкость. Бояре — да, но более никто. Были даже грамоты от моих предшественников, где указывалось того или иного человека называть по отчеству. И теперь я демонстрировал, сколь много приобретает уважения Иван Исаевич Болотников.

А пир продолжался. И не было телятины, маскарад не предусмотрели. Из того, что я знал, моя свадьба могла показаться дружескими, или почти дружескими посиделками. Мой предшественник пьянствовал чаще, танцы европейские танцевал, вел себя более, чем фривольно. Будем жить и работать на контрасте, стараться не повторять хотя бы часть ошибок того самозванца, чье тело я неведомым способом оккупировал. Все равно часть из того, что делал Лжедмитрий, придется внедрять и мне, ну, не был он вообще глупцом, сластолюбцем, начинающим пьянчугой и гулякой — да, но не глупцом.

И еще одна особенность была во время празднования — ни единого немца на торжествах не было. Не потому, что я стремился к этому, а по причине крайне малого присутствия таковых при моем дворе. Но, я-то и не против, даже за то, чтобы умные европейцы жили в шаговой доступности, но… их пока нет.

*………*………*

Москва

8 сентября 1606 года

Поутру я был бодр и весел. И это не благодаря чудотворному антипохмельному лекарству, молитве или особенностям организма. Просто на собственной свадьбе я пил ну очень разбавленное вино, так, подкрашенную воду. Иначе, даже уже окрепший организм мог выдать такие перлы, что на утро вместо веселья, я сокрушался от стыда. Как говориться: если утром тебе стыдно, но не помнишь перед кем, значит пьянка удалась.