Удержать высоту

«Последний!» — словно обожгло Петра. Этого следовало ожидать. Меньше боекомплекта на орудие приходилось уже тогда, когда они занимали оборону у Славитина. Но почему же так быстро, до обидного быстро кончились снаряды? Вспомнился на мгновение Смольный, слова: «Желаем Вам и в дальнейшем удерживать набранную высоту».

Нет, не получается у него удержать высоту.

Подбежал усатый сержант:

— Снарядов больше нет, товарищ старший лейтенант.

Шутов понимающе кивнул.

— Вытаскивайте затвор, — негромко произнес он, — и засыпьте в какой-нибудь воронке. Всех, кто может держать оружие, — ко мне, остальных — немедленно в тыл. — Кравцов, — строго взглянул он на радиста. — Передайте на батарею: стрелять по НП.

— Как по НП? — не понял Кравцов, и голос у него даже сел от испуга.

— Да, да, — еще тверже повторил офицер. — «Огонь!» я скомандую дополнительно.

Он расстегнул кобуру. Положил на бруствер гранаты. Первые фашистские танки уже прошли горловину поймы, мимо догорающих машин и начали взбираться на взгорок погоста. Петру хорошо были видны черные гусеницы с намотанной на них мокрой травой, комья земли, разлетающиеся в стороны. Латки на броне. Темные пятна смотровых щелей. Вонючий запах сгоревшего бензина забивался в ноздри.

А за первой линией пехоты и танков, чуть позади, катилась вторая, третья. Через весь луг, до самого леса. Будто гитлеровцы решили бросить на славитинское кладбище целый танковый полк.

— Ну, давай, сволочь, давай, — выбрал для себя старший лейтенант здоровенного ефрейтора, что бежал, пугливо прижимаясь к переднему катку головного танка, — поближе. Ну, ближе…

До их НП оставалось не больше десятка метров. Шутов уперся ногой в стенку окопа, чтобы удобнее было выскочить из него, повернул голову к усатому сержанту, залегшему со своими артиллеристами рядом с ним.

— За мной, за Родину, вперед! — громко скомандовал Петр. И, уже не оборачиваясь, спиной почувствовав, как приподнялись для броска, рванулись за ним солдаты, крикнул Кравцову:

— Огонь! Огонь!

Он не слышал залпа. Выстрелил в упор в «своего» ефрейтора и тут же упал в ноги бегущему следом за ним солдату, повалил его на траву, выбив каской из рук автомат, и со всей силой саданул тому гранатой по лицу. Немец дернулся, захрипел, забулькал кровью, но выстрел из пистолета заставил его затихнуть. А старший лейтенант уже скатился на спину, выбирая себе следующего противника и тут, похолодев, увидел наведенный на него автоматный ствол.

Выстрела не последовало. Над ним вдруг раскололось небо, и несколько молний, ослепительно белых, брызжущих огнем и невиданным светом, распороли вечерние сумерки и со страшным воем вонзились в землю, затопив ее оглушающим громом красно-рыжего пожара. «Так вот она какая бывает, смерть!» — без страха подумал Шутов и тут же с удивлением почувствовал, что все еще жив. Цел. И даже не ранен.

Рванулся в сторону, двинул замешкавшегося гитлеровца в пах сапогом и, увернувшись от падающего на него тела, чуть было не угодил под гусеницы разворачивающегося на месте танка. А небо опять раскололось грохотом ослепительных молний, вновь стало светло, как в полдень, на солнцепеке, и грохот разрывов, скрежет металла и свист осколков задрожали в его ушах, оглушая, разрывая воем перепонки.

Огненные стрелы не виданных никогда, испепеляющих все вокруг снарядов рвались во второй и третьей линии фашистской атаки, выворачивая наизнанку землю, раскалывая, словно колуном, остальные коробки танков. Гаубичный залп встал стеной перед первой. Но вражеские автоматчики, едва вступив врукопашную с горсткой отчаявшихся храбрецов, вдруг разом забыли о наступлении, растеряли всю свою спесь, невозмутимость и самоуверенность, испуганно замельтешили, сбились в кучки под прикрытие своей брони, но тут же, видимо оставив последнюю надежду, заверещали, завопили о чем-то и бросились в стороны, стремясь во что бы то ни стало выскочить, выбраться из этого пожирающего все и вся смертельного ада.

Все смешалось на поле боя. Бегущие врассыпную, ошалевшие от ужаса и паники гитлеровцы, встающие на дыбы лязгающие, пытающиеся вырваться из огненного кольца машины, полыхающий костер пожара, языки пламени на черных стволах деревьев, на зелено-серых мундирах трупов, покосившиеся кресты могил. Петр не мог понять, что случилось, откуда взялась эта свистопляска сверкающих молний? У их гаубиц не было таких снарядов, да и непохожи они на гаубичные. Как и ни на что другое, что он знал до сих пор. Кто придумал и послал на фашистов такую кару? Не господь же бог?

Единственное, о чем он догадался, в чем был непоколебимо уверен, — что прилетели они из-за Славитина, с нашей территории, а значит, были родными, советскими. А это уже что-то. И пока он жив, пока дышит, пока бьется в груди сердце, нужно сражаться, пробиваться к своим, навстречу этим загадочным стрелам.