– Так и сделаем. – Анна Витальевна поднялась. – Тогда ты тут распоряжайся, как знаешь, а я пойду сварю суп да пирог поставлю. И отказываться даже не думай.
Реутов принялся звонить, попутно прикидывая, что надо заодно и машину потерпевшей осмотреть, раз уж он эксперта вызывает.
Свет приблизился, и Мила ощутила страх. Впервые за все время, что она плавала в небытие, она ощутила то, что ей страшно, она понимает.
А с пониманием вернулась память.
И мир, который она не ощущала и забыла, ввалился в ее голову, сорвав петли и замки на хлипкой двери, отделяющей ее безопасное убежище.
А вместе с памятью вернулась боль. И беспокойство – Бруно и Декс, господи ты боже, где ее обожаемые братья, ее Стая? Сколько она здесь и где это – здесь?…
Мила открыла глаза.
Вернее, один глаз, потому что второй плотно закрыт повязкой. Одна рука оказалась неподвижной – к ней тянется какая-то трубка, но второй она ощупала лицо.
– Ага, проснулась.
Мила обнаружила, что лежит на кровати, рядом приборы с мигающими лампочками.
Больница. Почему?
Около кровати стоят огромный бородатый мужик в зеленой пижаме и Ленька.
– Тише, не надо нервничать. – Бородатый наклонился над Милой: – Помнишь, кто ты?
– Бруно! – Мила смотрит на Леньку. – Где Бруно и Декс?
– Уймись, их Люба забрала, живут как короли. – Леонид покосился на бородатого доктора и взял Милу за руку: – Ты же Любу помнишь? Сестра твоей соседки-художницы.
Мила нахмурилась. Ленька говорил о ком-то, кого она не помнила… или помнила? Точно, была барышня, Декса тискала. А потом… что-то случилось, но что? Почему она не помнит?
– Почему я здесь?
– Мила, кто-то напал на тебя, выстрелил в глазок. – Высокий бородатый доктор говорит густым басом. – Ты помнишь, что случилось?
Нет, Мила не помнит, и это пугает ее.
– Если не прекратишь психовать, придется снова тебя отключить. – Доктор хмурится: – Леня, следи, видишь – пульс зачастил. Мила, послушай. Здесь ты в безопасности. Меня зовут Круглов Валентин Семенович, я оперировал тебя. Пулю вытащил, ткани заживут, связи в мозге восстановятся, волосы отрастут.
Волосы?!
Мила тронула себя за голову – ну да, повязка.
– Что с моим глазом?
– Пока никаких прогнозов, но глаз – это парный орган, в отличие от мозга, без глаза, если что, организм функционирует. – Доктор потрепал Милу по руке: – Выздоравливай.
– Лень, я хочу увидеть Декса и Бруно. – Мила смотрит на Леонида. – Они же скучают.
– Ну, могу тебе фотки показать. – Тот пожал плечами: – А вживую – придется подождать, тут реанимация, сюда им нельзя.
– Гаденыш ты, Ленька.
Мила чувствует, что устала. Кто-то напал на нее, только она не знает почему.
Или знает, но забыла. Теперь надо быть осторожной и защитить Бруно.
14
Бережной понимает: некоторые вещи нужно делать, несмотря на то что они вызывают отвращение.
А ситуация с Татьяной Рудницкой вызывала в нем внутреннее отторжение – просто потому, что он не хотел и много лет избегал всего, что хоть косвенно касалось его покойной сестры.
Бывшей сестры.
Но он понимает, что деваться некуда, тем более ситуация касается одного из его лучших офицеров. Его заместителя и друга. И Люба, совсем недавно появившаяся в его жизни, нуждается в защите. Нет, она никогда не скажет этого, да и сама, возможно, не осознает, она ведь самостоятельная и гордая, привыкла сама все решать… Бережной вздохнул, вспомнив о Любе, – конечно, он обязан позаботиться о ней, его родители именно этого хотели бы.
«Если бы все сложилось иначе, они бы этих девчонок обожали. – Бережной подошел к окну, за которым просыпался от зимнего сна город. – Да, весна уже, как-то быстро… Родители гордились бы Надиными успехами в живописи, мама ведь в молодости тоже неплохо рисовала. Это потом, после смерти Оли, перестала, потому что, отец говорил, рисовала она только Олю, причем ладно бы живую – чаще всего она рисовала именно похороны, мертвого ребенка в гробу, и это было невозможно выносить… Но вышло так, как вышло, и теперь Надя мертва, а Люба в опасности. Понимает ли она сама? А вот откуда эта опасность исходит… Черт, надо уже разобраться с этой мерзкой хабалкой, и все, есть дела поважнее. Соберись, Андрей, и просто сделай это, не сажать же ее, в самом деле».
– Надо сказать Васильеву, чтоб поскорей провел допрос.