Удержи меня

К счастью, я потеряла сознание и уже ничего больше не слышала.

Очнувшись в палате, я почувствовала себя еще хуже, и дело было даже не в физической боли, а совсем в другом… И нужно было встать и идти домой, чтобы мать ни о чем не догадалась.

Но тот, кто обманул мою маменьку, еще не родился. Едва взглянув на меня, лежащую в своей комнате на кровати, она отвесила мне оплеуху, села рядом и заплакала:

– Дура! Машка, ну, что ж ты за дура выросла? Ты ж себе жизнь поломала, неужели не понимаешь? Зачем ты это сделала, объясни?

– А что еще я могла сделать, не скажешь? – спросила я, держась за горящую щеку. – Рожать? Сесть тебе на шею?

Мама покачала головой и сказала одну фразу, только одну, замолчав потом на неделю:

– Чтобы больше я его никогда рядом с тобой не видела.

После этого в квартире воцарилось молчание. Меня игнорировали, не замечали, давая понять, насколько плохо я поступила. Но мне от этого стало даже легче – разговаривать я была не в состоянии. А через три дня на дежурстве открылось кровотечение, и меня моментально увезли в гинекологию, где я провела почти три недели.

И однажды ко мне прямо в палату заявился Данька в белом халате – был на практике, решил навестить… Я отвернулась, закусив губу, но он обошел кровать и сел рядом со мной, взяв за руку:

– Машуля… как ты?

– Как видишь.

– Но ведь все будет хорошо, да? – и я так и не поняла, что он имеет в виду – мое здоровье или наши отношения.

С большим трудом заставив себя взглянуть ему в глаза, я проговорила:

– Уходи отсюда, Даниил, и больше никогда не приближайся ко мне. Все кончилось.

– Ну, просто как в плохом кино! – криво усмехнулся он. – Ты святая, а я сволочь и скотина!

– Я этого не говорила.

– Ты об этом подумала. Хорошо, как знаешь. Но ты запомни – мы рано или поздно все равно встретимся с тобой, Машуля. И ты еще вспомнишь, как прогнала меня.

– Возможно.

Я закрыла глаза, чтобы не видеть, как он выходит из палаты, плотно прикрывая за собой дверь.

Больше мы не виделись, точнее – не общались, даже не кивали друг другу при встрече в институте. Потом я вышла замуж, бросила учебу и погрузилась в семейную жизнь. Данька женился через год после меня, и вплоть до того самого Нового года мы были абсолютно чужими людьми, словно ничего не происходило между нами раньше.

Я не знаю, почему я снова сошлась с ним. Возможно, в этом отчасти виноват Артем, а возможно, я все-таки жалела о том, что прогнала Даниила тогда, выставила и из больничной палаты, и из своей жизни.

…О, черт, уже пятый час! Уже нет смысла ложиться, через пару часов все равно вставать. Ну и устроила вечер воспоминаний! Весь день буду теперь носом клевать, хорошо еще, что пятница, и клиентов не будет – клиника не принимает. Значит, смогу разобрать бумаги и домой уйти пораньше, отпросившись у Катьки.

Я вздохнула и пошла в зал, включила тихонько телевизор и замерла в кресле, глядя на экран. Проснувшаяся необычно рано Юлька притопала ко мне, забралась на колени, прижавшись, как маленькая. Я обняла ее, прикрыв лежавшим на подлокотнике пледом, и дочь засопела носом, погружаясь в сладкую утреннюю дрему. Я осторожно поправила упавшие на лицо белокурые волосы, прижалась щекой к макушке, пахнущей детским шампунем, и тоже закрыла глаза.

– … мамуля, что мы натворили! – донесся до меня голос дочери, и я с трудом разлепила тяжелые веки.

– Что случилось?

– Да проспали же, мама! А у меня контрольная первым уроком! – Юлька носилась по квартире, пытаясь одеться, и я, взглянув на часы, тоже подскочила:

– Елки-палки, уже половина девятого! Юлька, скорее!

– Куда скорее-то, – бурчала дочь, орудуя расческой и пытаясь собрать непослушные волосы в хвост. – Все равно опоздали… Может, папе позвонить?

– Попробуй, но вряд ли…

Однако я ошиблась, и Артем заехал за Юлькой буквально через десять минут, благо, офис располагался совсем рядом с нашим домом. Дочь помахала мне рукой, села в машину и укатила, а мне пришлось звонить на работу и просить Алинку прикрыть мое опоздание.

Артем.

Юлька выскочила из подъезда в расстегнутом пуховике и сбившемся на бок берете, портфель и сменка перекинуты через плечо, и вообще вид заспанный и растерянный.

– Ну что, проспали? – я обернулся на заднее сиденье, где примостилась дочь, и она кивнула. – А что так?

– Мама себя плохо чувствует.

Ничего нового, опять эти отговорки насчет плохого самочувствия. Болеешь – ложись в больницу, нечего из себя страдалицу строить. Ребенок переживает, теща дергается, а Марье – хоть бы что, только о себе вечно…

– Тебе во сколько на тренировку?

– В четыре и в семь, – опять двухразовые, наверное, к очередному конкурсу готовятся, и надо бы спросить, но почему-то я не сделал этого, задав совершенно другой вопрос:

– Отвезти?

– Не надо, я с бабушкой езжу, – отказалась дочь, копаясь в портфеле в поисках чего-то только ей известного.

– Поесть-то хоть успеваешь? – меня всегда волновал вопрос Юлькиного питания, ей многое было нельзя при ее образе жизни, но она ухитрялась все-таки то булочку купить, то пиццу, то шоколадку, и Марья всегда потакала ей в этом.

– Успеваю, – вздохнула она.