Удержи меня

Лаврушин отпустил меня домой в пятницу, решив, что смысла держать меня в выходные нет, все равно выписка в понедельник. Встретить меня из больницы оказалось некому. Мама работала, просить Артема я не хотела, а Даниил разозлился вчера и даже не позвонил. Но я и не хотела видеть его после состоявшегося разговора. Всю ночь проворочалась без сна, заново прокручивая в голове все слова, все фразы, сказанные мне Даниилом. Выходила ужасная картина, хуже не придумаешь… Сколько раз я давала себе слово порвать эти отношения – и не могла, даже сейчас, когда, казалось бы, я сама прогнала Городницкого, мне все равно не верилось, что все кончено. Да что там – не верилось, когда я абсолютно точно знала – уже завтра, а, скорее всего – сегодня вечером Даниил позвонит, чтобы просто услышать мой голос. Это напоминало болезнь, от которой и хочешь, и, в то же время, боишься излечиться. Мы настолько погрязли друг в друге и в отношениях, что лично я уже плохо представляла, как это можно прекратить, оборвать. А Даниил, оказывается, придумал логичную, по его мнению, развязку – пожениться, забрать детей, быть вместе… Мне никогда не приходило в голову подобное развитие ситуации. Да и с чего бы? Каким бы ни был Смирнов, но лишать Юльку отца, родного отца, я не собиралась. И приводить в дом постороннего человека, да еще с его собственным сыном – тоже. И не потому, что не смогла бы относиться к мальчику нормально и по-матерински, а как раз потому, что его мать… Да, его мать, Оксана, молодая, полная и такая несчастная, что мне, когда я думала об этом, становилось не по себе. И причина ее несчастья – я. Это я тоже отчетливо понимала. Как же запуталось все, закрутилось в узел…

Радовала только предстоящая встреча с Юлькой. Она позвонила рано утром, пообещала, что из школы «побежит бегом», чтобы скорее увидеть меня. Я и сама соскучилась по дочери, мы раньше не расставались на такой долгий срок, максимум – на два выходных, если Юлька уходила к маме, но то ведь рядом. Слава богу, что и на конкурс я смогу поехать, раз ей так важно мое присутствие.

Я стояла на автобусной остановке, жмурясь от весеннего солнца. Голова слегка кружилась после длительного пребывания в тесном, душном помещении, я прислонилась к стене ларька, опустив сумку на высокий порог из красного кирпича. Автобуса не было, я уже подумывала поймать такси, как прямо напротив затормозила машина Городницкого. Сам он выскочил, не обращая внимания на недовольно сигналящего водителя троллейбуса, которому он перегородил подъезд к остановке, подошел ко мне и поднял сумку:

– Садись, фокусница.

Я пошла за ним, в душе удивленная – время раннее, Даниил должен быть на работе. Когда машина тронулась с места, я спросила его об этом, и Городницкий, глядя на дорогу, пробурчал:

– Подменился. Так и знал, что сама поедешь, никому не скажешь! Все твои придури, Машка – как бы кого не побеспокоить лишний раз! Или опять скажешь, что не хотела видеть меня? – мы остановились на светофоре, и Даниил повернулся ко мне, внимательно глядя в лицо. – Что молчишь, думаешь, я не знаю?

Я пожала плечами и не ответила.

– Маш, ты пойми, – продолжал Даниил, чуть приоткрыв окно и вынув сигарету. – Я ведь хочу сделать как лучше. Думаешь, мне самому не надоела эта беготня по углам, эти вечные истории про командировку, дежурства и так далее? Сам не живу, тебе не даю, жену… – он на миг умолк, потом продолжил: – Жену задолбал своими придирками. И ведь понимаю, что она не виновата в том, что я не хочу больше с ней жить, а сделать с собой ничего не могу. Если бы можно было не общаться, не разговаривать… Но ведь Максим! Он просит приехать – и я не могу ему отказать, хотя и знаю, что она будет дома. Знаешь, Машуля, я понял – женщина не должна постоянно заглядывать в глаза и ловить каждое слово, от этого со временем начинает мутить.

– Перестань! – попросила я, не в силах слушать эту чушь. – Я очень прошу тебя – никогда не обсуждай со мной свою жену, мне это неприятно. Я и так чувствую свою вину перед ней, а эти разговоры только усугубляют это ощущение.

– Господи, Маша. Да ты-то при чем тут? В чем твоя вина? Здесь никто не виноват, ни ты, ни я, ни Оксанка. Просто у всего есть свой срок, в том числе и у любви. И срок моей любви к Оксанке истек.

– Точно так же истечет этот срок и со мной.

– Ты не понимаешь! – горячо воскликнул Даниил, резко останавливая машину перед кафе. – С тобой у меня все по-другому!

– Ну, разумеется! – невесело усмехнулась я. – Это напоминает мне слова, которыми молодые глупые девчонки успокаивают себя, встречаясь с женатым мужчиной. Да, мол, спит с женой, но любит все равно только меня, только со мной счастлив, а с ней – общие дети. Это глупо, Даня…

– Может, и глупо, – согласно кивнул он, помогая мне выйти из машины. – Но что нам делать, Машуля? – он притянул меня к себе, убрал волосы с лица. – Скажи, ведь ты же умная у меня? Как сделать, чтобы никому не было больно? – его руки все сильнее прижимали меня, уже дышать стало тяжело, и я чуть отстранилась.