Удерживая небо

Магии столько, что, казалось, хватило бы зажигать, гасить и вновь зажигать звёзды, оживлять отпылавшие костры небес; но каждое заклинание, даже самое простенькое, вроде уже упоминавшегося «водного дыхания» — давалось с жутким трудом, через боль, что всё нарастала и нарастала. Порой хотелось просто закрыть глаза и — перестать дышать.

Прямо перед Гелеррой расстилался серый, бесцветный, призрачный мир. Сплошные переплетения узловатых ветвей, острые и узкие листья, стебли, больше напоминавшие копейные древки. Через них можно протиснуться, они не имеют истинной плоти; однако краем глаза адата постоянно замечала яркое, многоцветное сверкание, буйство, пиршество красок; но, стоит повернуться и взглянуть в упор, как всё великолепие немедля пропадает, словно и не бывало.

Это злило и выводило из себя, мешало понять, что же, собственно, следует сейчас делать?

Ученик Великого Хедина никогда не заплутает в Упорядоченном. Пути-дороги Межреальности, при всей их запутанности — открытая книга. Гелерра выбралась бы и со Дна Миров, не растерялась бы, очутившись, скажем, в закрытом, лишённом магии мире; но здесь, где словно бы плывёшь в вязком киселе, а каждый вдох отдаётся обжигающей болью, от которой нет никакого спасения?

Бестелесный мир, где нет ни верха, ни низа. Нет привычной тяги, хочешь, тянись в одну сторону, а хочешь — в другую, никакой разницы. Ни направлений, ни смены дня с ночью, ни ветров, ни течений — ничего.

Только тень великого, исполинского дерева да дразнящий блеск красок на самом краю доступного взору.

Почему её отпустили сюда? Зачем? С какой целью?

Не хотели убивать сами, решили, пусть справится эта колдовская изнанка Упорядоченного?

Быть может; мощь Хедина, Познавшего Тьму, внушает трепет и открытым его врагам, и тем, кто лишь только замышляет недоброе.

Хотели поиздеваться, покуражиться, порадоваться её мучениям? Тоже может быть. Враги великого Хедина ущербны духом, добро и свет им незнакомы. Злобную радость они испытывают от вещей, у простого смертного или даже ученика Познавшего Тьму вызывающих лишь омерзение.

Или — скорее всего! — решили таким образом подать великому Хедину весть, мол, мы тебя не боимся, смотри, на что способны, с нами лучше не связываться, а ещё лучше — говорить уважительно?

Глупцы. Жалкие, несчастные, самонадеянные глупцы. Великий Хедин не ведёт переговоров с врагами Упорядоченного. Ни с Неназываемым, ни с Молодыми Богами, ни с Дальними. Ни со Спасителем. Ни с кем. И если кто-то оказался ловок достаточно, чтобы открыть лазейку в это призрачное обиталище, удачлив достаточно, чтобы отправить туда её, Гелерру, это ещё не значит, что великий Хедин немедля преклонит свой божественный слух к их наглым речениям.

А может, они надеялись выторговать себе что-то? Ведь великий Хедин, любящий всех нас, своих учеников, конечно же, перевернёт небо и землю, стараясь спасти любого из нас. Похитители могли потребовать что-то за меня, и тогда…

Нет, конечно же нет, думала адата, всё более распаляя себя. Пусть я сгину тут, но великий Хедин, Познавший Тьму, Бог, которого я люблю истинной любовью, не должен уступать никому. Никому и ни в чём. Так было, так будет. Так должно быть. Я выберусь сама — или мне нет места среди Его учеников. Пусть тогда в строй встанет тот, кто достойнее.

Великому Хедину не должны служить слабаки и плаксы, которых надо всё время спасать.

Она не знала, куда ей двигаться. Тело не чувствовало направления. Инстинктивно адата старалась держаться, ориентируясь по ветвям и листьям призрачного дерева — стебли торчали, хочется верить, всё-таки вверх, а не вниз. Гелерра «плыла» просто потому, что остановиться означало окончательно сдаться и смириться с судьбой.

Магия, обжигающая и опаляющая, позволяла, однако, не умереть. Гелерра не могла ни пить, ни есть, однако горящая, словно само Пламя Неуничтожимое, сила помогала удержаться, пусть и на самом краю.

Дикая и необузданная, неупорядоченная сила полнила Гелерру, проникала повсюду, смешивалась с кровью. Сознание сопротивлялось — ученики великого Хедина не сдаются такой малости! — однако шаг за шагом отступало. Вместо серого призрачного леса перед глазами всё чаще возникали совсем иные видения, настолько дикие и причудливые, кошмарные и кровавые, что Гелерра старалась выкинуть их из головы как можно скорее. Полыхающие и рушащиеся в бездну целые миры со всеми их обитателями, разумными и нет — было ещё самым безобидным.

Я выберусь, твердила она себе. Я непременно выберусь, иначе и быть не может. Голод и жажда мне не грозят. Боль, хоть и сильна, хоть и обжигает — но не убивает. Значит, рано или поздно это кончится. Так или иначе, но кончится, ибо бесконечен один лишь внешний хаос.

Она старалась лишь выдерживать направление. Пусть нет истинного «верха» или «низа», «севера» или «юга», главное, думала Гелерра, не блуждать и не выписывать петли. Адаты имели природное чувство направления, оно единственное, что помогало выжить при слепом полёте в самой толще грозовых туч; сейчас оно выручало тоже.

По прямой, неважно куда. «Конец» должен отыскаться.